ближе, чтобы провести пальцами по прекрасному лицу Тони Люнга.
– Вау. Фильмы Вонга Кар Вая в Гонконге. Чудо из чудес, – сухо ответил он.
– Марафон фильмов Вонга кар Вая, в том самом кинотеатре, куда мы пришли, когда ты не видел ни одного из его фильмов! – я не позволила Джеку остудить мой энтузиазм. – Давай посмотрим, какие показывают фильмы.
Через двадцать минут начиналось «Любовное настроение». Нереально.
– Ты такой везучий! – восхищалась я, пока Джек покупал билеты. – Все, что я знаю о Гонконге, – этот фильм. – Чтобы подчеркнуть свои слова, я ткнула пальцем в плакат. – Боже, Вивиан Чун и Тони Люнг такие недосягаемо прекрасные.
– Они сейчас выглядят точно так же, как в этом фильме, – размышлял Джек, стоя перед постером.
– Азиаты не стареют, – сказала я.
Он запрокинул голову и смеялся так долго, что я почувствовала смущение.
– Ты что, никогда раньше этого не слышал? – спросила я.
– Нет! – сказал он, когда наконец взял себя в руки. Я была рада тому, что от меня он узнал что-то новое. И тому, что заставила его так сильно смеяться.
Мы взяли немного попкорна и, войдя в зал, заняли места прямо посередине. Свет еще горел, и ряды удобных кожаных кресел большей частью стояли пустые.
– Так почему тебе так нравятся эти фильмы? – спросил Джек, пока я выбирала самый промасленный попкорн.
Я жевала несколько секунд, пока размышляла об этом.
– Не знаю… Они такие милые и меланхоличные. Идеальная музыка. Уязвимые и загадочные герои, – я счастливо вздохнула. – И кроме того… они в некотором роде грустные.
– Грустные? – спросил он, откидываясь в кресле, его голова прислонилась к потертой обивке, а взгляд скользнул по мне.
Тяжелая дробь пробежала по моим ребрам.
– Да, грустные. Часто это истории любви людей… которым не быть вместе. Знаешь, с самого начала понятно, что они не будут вместе.
– Обреченная любовь?
– Ага.
Мы помолчали, и я знала, он думает о том же, о чем и я.
В конце дня нас ждет прощание. Все, что могло зародиться между нами, уйдет через несколько часов, эфемерное, завядшее до того, как могло бы расцвести.
Мы были словно звезды, когда смотришь на них с Земли, – воспоминание о том, чего уже нет.
Свет поблек, занавес поднялся, и Джек потянулся, чтобы взять меня за руку, наши пальцы были перепачканы маслом и солью.
Глава тридцать четвертая
Джек
Как я просидел целый фильм, держа руку этой девушки в своей руке, было выше моего понимания. Время от времени я чувствовал на себе ее взгляд, и когда поворачивался к ней, видел, как внимательно она смотрела на меня. На мою реакцию на происходящее на экране. Вероятно, то были ее любимые сцены. Это было одновременно и раздражающе, и мило.
– Ну, как тебе? – спросила она, едва зажегся свет.
– Как мне что? – спросил я, лишь отчасти в шутку.
Честно говоря, я с трудом мог сосредоточиться на фильме. Темная комната, романтичная музыка, сексуальные сцены? Это заводило.
Она скорчила мне рожицу.
– Не люблю, когда меня дразнят.
– Тебе явно нужен старший брат.
– На самом деле нет, – сказала она, стукнув меня сильно по руке, а потом вскочила и выбежала из зала, я даже не успел отреагировать.
Когда я нагнал ее, она ускользнула в туалет. Я расхаживал снаружи, думая о том, сколько всего открыл этой девушке в кафе. Было ли это потому, что я ее больше не увижу? Что, даже если она узнает про фотографии, это уже будет для нее вчерашним днем? А я – придурком, с которым она потусовалась в Гонконге?
Или… я сделал это потому, что это была она? Потому что нечто именно в ней заставило меня хотеть рассказывать ей обо всем? Никто в моей жизни не принимал мои фото всерьез. Но через несколько часов знакомства со мной она поняла, что это для меня важно. Что это то, к чему мне нужно идти.
– Я сегодня так много писала, – объявила она, когда вышла из туалета.
И это было самое странное. Эти странные слова, как и другие ее выходки, заставили меня осознать кое-что: мне тоже нравилась Лаки. Очень.
Мне нравилось, что ее уверенность в том, кто она есть, была сбалансирована изрядной долей юмора. Она не воспринимала себя слишком всерьез, когда могла бы быть невыносимой, оторванной от мира суперзвездой. Мне нравилось, как она считала, что я могу превратить фотографию в работу. Что она вообще переживала об этом. Мне нравилось, как целый день она тянулась к моей руке.
– Круто, отличная работа, – сказал я, пытаясь улыбнуться сквозь чистый ужас этого осознания. Это усложняло все в миллиард раз.
– Это значит, что я пью достаточно. Мой тренер гордился бы мной, – сказала она. Ее лицо застыло, как только она это произнесла.
– А я вот не пью достаточно воды, – спокойно ответил я, обнимая ее за плечи, чтобы мы оба могли проигнорировать тот факт, что у нее есть личный тренер. Как если бы такой был у всех нормальных подростков.
Она была такого подходящего для обнимашек роста. Каждая ее часть, казалось, идеально подходит ко мне. Меня тянуло к ней, как магнитом. Магнитная загадка.
Боже, с ней мне хотелось быть поэтичным.
Когда мы вышли на улицу, солнце уже начинало садиться. Идеально.
– Пойдем к заливу, – сказал я, выходя со двора. Тут неподалеку была игровая площадка, часть близлежащего жилого комплекса. Куча детей ползали там без присмотра. Для большого города Гонконг был весьма безопасным. Вероятно, благодаря множеству камер слежения.
Мы направились в обратную сторону, проходя мимо гуляющих по улице людей, стариков с внуками, туманный свет озарял каждое окно, верхушки всех деревьев.
Лаки была рада идти, прижавшись ко мне, а я был рад, что позволил ей это сделать.
Мне показалось правильным спросить ее в этот тихий момент:
– Что тебе так нравится в пении?
Раньше этим днем я уже спрашивал ее, почему ей нравится петь в хоре, но все еще не знал, что она получает от пения.
Она задумалась, но оставалась расслабленной рядом со мной.
– Хм. Это интересный вопрос.
В этом было что-то невероятно лестное. Я задавал интересные вопросы!
Ветерок взъерошил ее волосы, и прядь прилипла к моей шее. Я отцепил ее, и Лаки взяла меня под локоть, чтобы заправить прядь за ухо. Что-то у меня в груди дрогнуло от этого интимного прикосновения.
– Хорошо, – сказала она с сосредоточенной морщинкой меж бровями. – В этом так много всего. Мне нравится, как я себя чувствую
