какой скоростью на байке гоняю!» Ну, хрен тогда и говорит: нужен ему курьер на опасное дело. Я ему впрямую: «Наркоту, что ли, рассовывать?» И он сразу скис, отвял.
– Конкретно задачу не озвучил?
– Не-а. Но по роже-то понятно: сам нарик. Ну, или барыга. Куртка кожаная, нос кривой – видно, за прошлые подвиги подбили.
– А имя не назвал?
– Что-то плел. Ваня вроде.
* * *
Наконец у него нашлось, что Савельеву предъявить.
Дима даже решил обнаглеть, сказал:
– На Петровку к тебе пойду. Хочешь информацию – с тебя обед.
– В нашей столовой, – попробовал отбиться полковник.
Но Полуянов настоял на ресторанчике в итальянском стиле (недорогом).
Разорять друга, впрочем, не стал – заказал «Маргариту».
Себе полковник взял суп, пожаловался:
– Замотался. Который день на сухомятке. Желудок не выдерживает.
– Ничего, – обнадежил Дима. – Я тебе перспективное направление дам.
И рассказал.
– Иван Петров, говоришь? – заинтересовался Савельев. – Фонд «Доброта»?
– Да. Только визитка на обычном принтере напечатана. И на благотворителя не похож – скорее, на уголовника. Я ничего не утверждаю, конечно. Но Рыжкина и Фургатова – как раз из того самого контингента, социально незащищенные. Да и по виду их можно предположить – дамы без особых моральных принципов.
– То есть обе могли работать на одного человека… – пробормотал полковник. – И добавил: – Что ты этой «Маргаритой» невкусной давишься? Пицца с прошутто и рукколой гораздо приличнее. Давай закажу.
* * *
Оперативников с фотографией Гаврилы Кравченко отправили по женским консультациям.
Регистратор Арина Кондрашова подтвердила – да, тот самый, кто назвался «Иваном Петровым» якобы из фонда «Доброта».
Охранник в другом лечебном учреждении тоже признал:
– Крутился. На улице, у входа. Сначала думал, просто ждет кого. Но потом приметил: с одной поговорил, к другой подкатывает. Я вышел, спрашиваю: чего к женщинам пристаешь? А он на голубом глазу: «Опрос социологический». Я ему сказал отвалить. Матом ответил, но ушел. Больше не появлялся.
Задали вопрос и смежникам из ФСКН. О новых подвигах Гаврилы Кравченко они не ведали. А вот беременная закладчица не так давно попалась. Обнаружили при ней немного – всего две дозы. На кого работает – не признавалась, сколько ни убеждали. Сидела под подпиской.
Проживала фигурантка в Северо-Восточном округе, находилась на момент совершения преступления на седьмом месяце беременности и наблюдалась в той же консультации, что и Мария Рыжкина.
Савельев вместе с Полуяновым съездил к Люсе. Молодая мать едва взглянула на фотографию кривоносого Кравченко, сразу хмыкнула:
– Он. Боксер недоделанный.
Дома Гаврила по-прежнему не появлялся, но без труда установили: улетел в Сочи. По своему паспорту. В официальных гостиницах не регистрировался, больше никаких билетов не приобретал. Сим-карта единственного его официального телефона заблокирована.
Смежники в свете новых данных снова стали дергать на допросы беременную закладчицу. Та пока упиралась, но они считали: расколется, вопрос времени.
Однако даже если Кравченко являлся главой преступной сети, ни Рыжкину, ни Фургатову он убить не мог. По крайней мере, своими руками.
Новый год Гаврила встречал на исторической родине, в городе Иркутске.
И в ночь гибели Гюльджан в Москве отсутствовал.
Десятого февраля улетел в Тюмень на турнир по смешанным единоборствам. Билеты на главный матч (Алексей Кунченко – Глейсон Тибау) в спорткомплексе «Центральный» приобрел через Интернет по своему паспорту. Видео с место боя подтверждало: сидел в первом ряду, активно болел. Завершилось мероприятие поздно вечером. В Москву вернулся на следующий день.
И отпечатки на месте убийства Гюльджан ему не принадлежали.
* * *
Ксюша Кременская после визита полицейского крепко усвоила: версия насчет маньяка под запретом.
Но от дела как устраниться? Редактор ее экспертом по теме считает. В Боровое на убийство беременной ездила, про Марию Рыжкину и ее сожителя многократно писала. Так что получила задание: обязательно рассказать читателям о деле Гюльджан.
Официальной информации о погибшей минимум. Двадцать семь лет, гражданка Узбекистана, без определенных занятий, на территории России проживала нелегально.
Ксюша решила прибегнуть к старому верному способу: кинула в родной газете клич, пообещала премию всем, кто знал Фургатову и может о ней рассказать. Но улов получился чепуховый – сплошные домыслы без единого доказательства.
– Профессиональная нищенка, в электричке ее видел, беременную и с младенцем, милостыню просила (фотографий, конечно, нет).
– Проституткой она была, я ее имел (ври больше – какая нормальная проститутка случайного ребенка оставит?).
Что-то хоть минимально стоящее предоставила старуха, проживавшая неподалеку от Олонецкого парка:
– Мы, местные, еще утром десятого февраля про убийство знали. Труп-то соседка нашла, Юлечка из первого корпуса. Ну и пошла я поглядеть, интересно ведь! Покойницу уже увезли, полиция уехала. Но все равно стра-ашно! На снегу пятна бурые. К месту смерти Марии, к пруду, тоже ходила. У той сразу и цветочки появились, и игрушечки мягкие – народ жалел. А у этой ничего. Только на снежку свежем (утром прошел) – слово плохое.
– Какое? – заинтересовалась Ксюша.
– Тварь.
– Сами видели?
– Ага, и сфотографировала даже. Если денежку дашь, снимок покажу.
– И это прямо там, где убили ее?
– Рядом. Метрах в пяти.
Ксюша поторговалась с бабусей, выделила ей тысячу, фотографию в свое распоряжение получила. Мигом состряпала текст: жизнь, как и смерть Фургатовой, окутана тайной. Но кто-то очень даже рад, что она умерла. А может, и сам убийца надпись оставил.
Редактор прочитал, скривился: «Не убеждает. Подростки небось озоровали».
– А вдруг правда убийца написал? – оправдывалась Ксюша.
– Надпись когда появилась?
– Десятого днем. Уже после того как тело увезли и опергруппа уехала.
– А убили ее ночью. Твой душегуб, что ли, совсем идиот? Спустя несколько часов прийти на место преступления и так подставиться?
Ксюша, конечно, начала спорить:
– А почему нет? Я читала: их места собственных злодеяний манят! И на похороны своих жертв тоже приходят!
– Ладно, Ксюша. Поставлю в номер. Но в следующий раз что-нибудь поинтересней найди.
* * *
Клим следил за сестрой давно. Еще с тех времен, пока та в школе училась и возвращалась иногда домой со стеклянным взглядом. Мать, дура, верила, когда Ирка врала, будто просто не выспалась. Но Клим обожал присматриваться к деталям, делать на их основании выводы. Иногда ошибался, но с сестрой попал в точку: балуется она дурью. Матери ничего не говорил, а сеструху пытался расколоть. Та только глаза пучила:
– Да это обычная сигаретка! Чистый никотин! Чего ты мне шьешь, дурачок?
Клим наркоту пробовал, но ему не зашло. Когда по назначению врачей пичкают примерно подобным, видимо, не цепляет.
Сестренка до поры тоже плотно не подсаживалась – хулиганила по мелочам.
Но в ноябре Клим попал в больницу: мать давно грозилась, что сдаст,
