фронтовиков. А верный Филипп почти в восторге, но тихо, доложил полковнику на ухо, наливая в кружки чаю ему и Людмиле Рихардовне:
— Наш поезд идет на Петроград через Дно — Русса — Новгород, и пересадка нам не нужна. А на станции Дно я сам устрою барыню в другом поезде на Витебск.
— За нами очень строго следят чекисты. Три человека из них в соседних вагонах, а четвертый — вот, сидит напротив нас.
— Хорошо, хорошо. Имейте только в виду: наш конечный путь и центр командировки — Старая Русса, а дальше… я скажу вам после, когда закончу свои служебные дела и переговорю с местным начальством…
— Со мною и барыней держите себя как равный: не проявляйте и признаков, что я ваш начальник, а мое служебное положение — полный секрет, — также на ухо Филиппу ответил полковник тихо.
А затем, повернувшись к Людмиле Рихардовне, он также тихо передал и ей то, что получил от Филиппа, и то, что сам ему сказал. На это она только больно улыбнулась; незаметно для других все же поцеловала его в щеку, и шепотом проговорила:
— Вот и Дно! Чекиста я заметила еще из Валка; он следит за нами, и довольно строго… Ну, будь здоров! Я все же буду усиленно и с верой ожидать тебя у родителей, в Витебске… Будь только всюду дипломатичным и не дай обмануть себя, — и она поднялась, взяла некоторые вещи, а Филипп тем временем достал с полки семейные их чемоданы и они вышли.
Чекист, по-видимому, не ожидал такой перемены декора в его наблюдениях; сразу как-то нервно засновал на своем месте, поднялся на ноги, заглянул в окно и, косо бросив взгляд на полковника Казбегорова, вновь присел и погрузился в чтение какой-то книжки, отмечая в ней что-то карандашом и по временам исподлобья все же продолжая посматривать на полковника. Но скоро в вагон вернулся и сам Филипп; чекист усилил свои наблюдения.
В поведении Филиппа ничего не было подозрительного, что бы могло выдать их. Он разыгрывал роль «равного», как о том и раньше было дано ему указание, безупречно. Подойдя к полковнику, он широко улыбнулся и тихо на ухо доложил об устройстве Людмилы Рихардовны в вагоне поезда на Витебск в обществе каких-то трех крестьянских женщин и пятерых их детей и что поезд их уже отошел, а для поезда на Старую Руссу нет дров, да и паровоз не держит пару; по расчету же, поезд их в Старую Руссу подойдет только лишь около полуночи.
— Хорошо, Филипп! В Старой Руссе меня разбудите, — ответил полковник тихо; а сам уперся спиной в угол вагона на нижней скамье, поднял меховой воротник полушубка, натянул на лоб кавказскую черную барашковую папаху и спокойно заснул.
X
Сурово и недружелюбно встретила Старая Русса наших фронтовиков: глухая ночь и пасмурная погода с большой снежной метелью наводила на каждого из вновь приехавших какую-то грусть и безнадежность: вокруг ветер воет, рвет, мечет падающие хлопья снега как озверевший зверь, набрасываясь на беззащитную толпу людей, куда-то торопящуюся и вокруг тревожно суетящуюся. На перроне и в помещениях станции такая же толпа серых людей, бегающих, кругом толкающихся, стоящих, а то и просто сидящих и лежащих на мокром снежном полу, измученных от бесцельного переутомления и голода. Всюду видно разложение и нравственно-психическое падение «свободных» граждан великой страны.
У подъезда извозчиков не оказалось, а про автомобили в городе забыли так же скоро, с началом Октябрьской революции, как и появились они в первые годы мировой войны; когда население тыла в лице подрядчиков и заготовителей для армии от разных союзов и благотворительных комитетов за счет казны и экономии от операции поставило свою жизнь на широкую ногу удовольствий и наживы, породив тем впоследствии и своего же большевика, завистливого захватчика. Почему Генерального штаба полковник Казбегоров и вынужден был на сей раз взять часть вещей из рук денщика и вместе с ним пешком направиться в город, в ту же гостиницу «Россия», где более года тому назад он короткое время уютно и с комфортом жил, честно и аккуратно исполняя возложенные на него служебные поручения.
Хозяин гостиницы купец Патриотов сразу узнал полковника Казбегорова, немного замялся, а затем в восторге бросился на шею, по-братски его обнял и расцеловал, увлекая молча в свою теплую и уютную, богато обставленную квартиру. Правда, других свободных комнат в гостинице в то время не было, и вполне понятно. Патриотов поторопился объяснить свою любезность по-купечески:
— Это только для вас, полковник! Приезжай сам губернатор или высший комиссар — и им бы не дал…
А затем он осведомился и о здоровье Людмилы Рихардовны и где, мол, она теперь находится в это «тревожное время». Получив же короткое объяснение, он безнадежно махнул на все рукой и поспешно вышел.
В своей комнате полковник поместил и денщика.
На следующий день, утром, он навестил местного коменданта, выбранного «товарищами» из старых, но малоопытных полковников; там же устроил свои некоторые служебные дела и регистрацию документов, а после отправился в местный полевой госпиталь.
Очевидно, судьбе угодно было так, что в этом-то именно госпитале полковник нашел главным врачом известного нам Капуху, знакомого в семье Казбегоровых на даче «Казбегор», бывшего студента-медика со старшего курса Московского университета и в первые годы войны бывшего участковым врачом в ауле Каловском.
Врач Капуха при встрече от радости не знал, что и делать, замялся, смутился, а затем, как-то скоро передав прием больных своему помощнику, выборному врачу, как видно из ротных фельдшеров, дружески увлек полковника под руку к себе на квартиру при госпитале.
— О политике, полковник, говорить нам не приходится: все кругом кишит чекистами-шпионами, — со вздохом протянул Капуха, усаживая гостя к столу, где был приготовлен уже и завтрак, а при нем прислуживала еще молодая, интеллигентная и с миловидным личиком на вид сестра милосердия.
— Прежде всего маленькая информация, — смеясь продолжал он тихо. — О вас я уже слыхал — вы великий человек, Генерального штаба полковник, ученый доктор-психолог, георгиевский кавалер, высокое должностное лицо и правый народный демократ! Ну, а что же я такое? Только надворный советник, младший медицинский заурядный врач; и только «товарищи» выбрали главным врачом госпиталя. Но
