Варка сначала не понял. Уж больно фраза была умная. Потом догадался, и ему стало смешно. Кругом война, весь белый свет рушится, а его тут, похоже, воспитывать вздумали.
– Я меру знаю, – уверенно сказал он.
В ответ – молчание.
– Ну, надо же как-то греться… Зима, одежа у нас худая…
Тяжелое молчание.
– Все пьют. От такой распроклятой жизни…
Тяжелое продолжительное молчание.
Варка разозлился:
– Хватит уже! Не в классе! Щас я один за всех работаю. Надо ж и мне вздохнуть…
– Ты не работаешь. Ты побираешься. Подачками промышляешь.
– Эти подачки всех тут кормят. Вон, курочку-то Жданка для вас прямо со свадебного стола стащила.
Крайн отодвинулся от него, словно даже воздух вокруг Варки был ему противен.
– Ты прав. Я, крайн из рода Ар-Морран, пал так низко, что питаюсь объедками, которые выпрашивают для меня человеческие щенки. Я – мертвый крайн, который не смог даже умереть достойно. Благодарю за то, что указал мне мое настоящее место.
– Ох, – испугался Варка, – я не хотел…
– Раньше, – господин Лунь мечтательно созерцал потолок, – я бы не разговоры разговаривал. Ты бы у меня от одного запаха здешней сивухи блевать начинал. Или покрылся бы прыщами. Во-от такими.
Тут он хищно улыбнулся. Длинные пальцы раздвинулись, изобразив нечто размером с медный пятак.
– Но теперь силы крыльев у меня нет.
Крайн закрыл глаза. Его молчание обжигало Варку лютым холодом.
– Ты мне много должен. Очень много.
Это была правда. Варке захотелось съежиться и забиться под печку.
– В счет долга я беру твою жизнь.
Прозрачно-зеленые глаза в упор уставились на Варку, и тот почувствовал, что задыхается в разреженном горном воздухе, медленно умирает под ударами ледяного, летящего над вершинами ветра.
– Ты не смеешь губить то, что принадлежит мне. Понял?
– П-понял, – простонал Варка, – жизнь… душу… все, что угодно… Только отпустите!
– Разве я тебя держу? – холодно усмехнулся крайн. – Жизнь и так моя. А душу… – тихо добавил он, – душу ты мне принесешь сам.
Глава 14
Два гроша Варка использовал с толком. Отправился к дядьке Антону и выпросил у него на день лошадь, топор и веревку. Кривое дерево на холме крайн рубить запретил, без объяснения причин, но грубо и решительно. Пришлось отправиться в лес. Целый день они искали тощие сушары, рубили и таскали на вершину холма по способу дядьки Валха. Лошадиные копыта разбили неглубокий снег, тонкие концы стволов содрали его до земли. К концу дня на холм вела накатанная дорога. Варке это не нравилось. Лучше бы об их жилище никто не знал.
Вечером, получив назад лошадь, топор и веревку, дядька Антон долго гмыкал, выискивая ущерб, нанесенный его имуществу, а потом вдруг заявил:
– Я завтра с утра в Трубеж еду. Там большой торг будет. Тебя и того рыжего могу с собой прихватить.
– Зачем? – подозрительно спросил Варка. В бескорыстную доброту дядьки Антона он не верил.
– Говорят тебе, торг… народ подвалит со всего Пригорья… заработаете.
– А-a… это можно.
– Половину мне.
– За что?
– Так я ж вас повезу. Туда да обратно – не ближний свет.
– Четверть, – сказал Варка.
Сошлись на трети, причем у Варки осталось смутное ощущение, что его все-таки облапошили.
* * *
После давешнего бурного разговора с крайном Варка счел, что угодил в пожизненное рабство и им теперь примутся управлять как послушной марионеткой. Но господин Лунь нисколько не интересовался хозяйственной суетой и с того вечера не сказал Варке ни одного слова. Варка ему тоже. Общаться с неподвижной, обращенной ко всему миру спиной было по-прежнему крайне затруднительно.
Предполагаемый отъезд в Трубеж в сомнительной компании дядьки Антона не вызвал у спины никакого отклика, если не считать совета поменьше болтать, обращенного, очевидно, к печным кирпичам.
Проехав пару верст, Варка решил, что идти пешком намного приятней. Сидеть в медленно ползущей телеге, которую швыряло и подбрасывало на ухабах, потихоньку превращаясь в хрустящую ледышку… Ну нет.
Он пошел рядом, держась за обитый жестью борт, и лишь иногда подсаживался на край. Свою душегрейку он отдал Жданке, которая свернулась на соломе жалким дрожащим комочком, и сверх того закутал девчонку в рогожи, припасенные дядькой Антоном, чтобы накрывать свой товар. Хозяин товара, глядя на такое самоуправство, хмыкнул, но ничего не сказал.
Когда в сумерках они добрались до Стрелиц, несчастный Варка от холода уже не чуял ни рук, ни ног. Стрелицы, окруженные пустыми, продуваемыми ветром полями, оказались большим по пригорским меркам селом: целая сотня дворов, на холме над ними церквушка, внизу, у торной дороги – корчма. Ночевка на сеновале над конюшнями – грош с человека. Деньги выложил дядька Антон, пробормотав: «Потом сочтемся».
В обеденной зале было тепло. Печь хорошо вытоплена, да еще поддавал жару открытый очаг, над которым готовилась всякая снедь.
Варка и Жданка пристроились поближе к огню и грызли прихваченные с собой из дому черствые лепешки. Дядька Антон не спеша, с толком и расстановкой ужинал в компании такого же тощего, сутулого, бородатого мужика, которого торжественно именовал кумом. Когда бутыль, стоявшая перед ним, наполовину опустела, он пришел в хорошее настроение и подмигнул Варке:
– Эй, погреться не хочешь? Замерз, небось.
– Денег нет, – сухо ответил Варка. Выпивкой дядька Антон даром делиться не станет – уж в этом-то он был уверен.
– На что тебе деньги: спой, они тебе сами нальют. Даже просить не придется.
– Это чё, тот самый, что на Крайновой горке живет? – заинтересовался кум, дубленая физиономия которого слегка размякла, утратив обычную неподвижность. – Неужто он сам из крайнов?
– Не, – икнув, разъяснил дядька Антон. – Только ему дано.
– Да-а, – протянул кум, – где они, те крайны… Может, их и не было никогда…
Варка окинул взглядом закопченную залу, очертания которой едва просвечивали сквозь кухонный чад и кислый пар, поднимавшийся от сырых одежд немногочисленных гостей.
– Чё сидишь-молчишь, как девка на выданье? – не унимался дядька Антон. – Сам выпьешь и нас угостишь. Думаешь, не поднесут?
«Поднесут, – думал Варка, – еще бы. Встать, затянуть „По новой по роще поехал зять к теще“, – поднесут как миленькие, и сразу станет тепло. Отступит страх, вернется слух, исчезнет стена, навсегда отделившая его от людей, и хотя бы на эту ночь он будет избавлен от снов о доме. Крайну хорошо рассуждать, сидя на печке. Ему бы поднесли, он бы тоже, небось, не отказался. „Не смей губить свою жизнь“. Поду-умаешь! Тоже мне, господин учитель… Детка, веди себя хорошо, иначе… А что иначе-то? Что он может, бессильный, беспомощный калека, целиком зависящий от кучки изголодавшихся подростков? Мертвый крайн. Крайн без крыльев».
