Книга Братья - Ада Цинова

на одни эти серьги, поэтому выходит, что Дима затратил больше, чем было возможно. Что-то не очень хорошее происходит сейчас: не я одна напряжена, а все сразу. К моему удивлению, я сама делаю попытку разрядить обстановку. Спрятав серьги в сумочку, рассказываю, как сегодня у меня застрял каблук в решетке на парковке.

Вроде помогает, вернее, они опять делают вид, что готовы терпеть друг друга. Приносят закуски, затем основное. Мы разговариваем вполне адекватно о жизни в Германии, о Латвии, в которой все присутствующие были, я рассказываю, как обустроила дом, который подарил мне Андрей. Мне бы хотелось, чтобы взгляд временами не падал на Диму, я не могу остановить себя, и мы часто смотрим друг на друга. Я не смотрю на него влюбленными глазами, полными страсти. В моих глазах тяжесть, в его восхищение, припудренное горечью. Затем вспоминаю, что здесь Андрей, и дарю ему такой добродушный взгляд, на который способна. Меня выматывает этот ужин, не могу ни пить ни есть, я все жду, когда случится страшное, когда кто-то из нас троих сдастся и не сможет держать себя в руках.

В определенный момент, сразу после очередной перестрелки взглядами с Димой, я почти уверена, что это буду я, поэтому резковато встаю из-за стола.

— Я на минутку, — улыбаюсь я и, как можно быстрее, иду в коридор.

Я не хочу в туалет, но мне нужно пройтись, чтобы набраться сил и закончить этот ужин. В коридоре оказывается, есть дополнительный поворот рядом с туалетом, там большое окно и никого нет. Оно открыто, и здесь так холодно, что меня притягивает. Внизу парковка, ресторан хороший, поэтому все машины дорогие, много фонарей и слишком правильные формы здания напротив. Смотрю на луну, она почти полная, желтая-желтая. Все пытаюсь подобрать сравнение для этого цвета, как чувствую уверенные руки на своей талии. Мне не нужно поворачиваться, чтобы понять, что это Дима. Он один умеет обнять так, чтобы все внутри и сжалось, и расслабилось одновременно. Могла бы сказать, что испытываю злость, раздражение, ненависть, и это не было бы враньем, все же признаюсь, что есть и наслаждение. Я скучала по его объятьям. То, что отмерло в моей душе, шевелится, может лучше бы этому оставаться мертвым, но уже поздно.

— Всего через час вы приедете в свою красивую квартиру, ты выбросишь эти серьги в мусорку, снимешь с себя все, кроме ожерелья, и будешь заниматься с ним любовью всю ночь.

Должна быть хоть тень игры, насмешка, хотя бы озлобленность. Ничего нет, ничего, кроме скорби.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю я, не отрывая взгляда от луны.

— Если скажу «тебя», что-то изменится?

— Зачем ты приехал сюда? Издеваться надо мной? Подразнить брата? Мне надоело ждать подвоха, давай уже засунь руки мне под платье или сожми грудь, пусть Андрей пойдет нас искать и увидит. Этого хочешь? — не выдерживаю я.

Дима убирает руки с моей талии и лишь смотрит на меня, не помню его глаза такими. В нем не то страдание, которое вызывало бешенство. Это страдание смиренное, от него мне плохо дышать.

— Я просто хотел тебя увидеть.

— Не делай так больше. Мне становится плохо, когда мы втроем находимся так близко, — вздыхаю так, что грудная клетка трещит, и добавляю: — Я сама приду.

— Когда?

— Послезавтра.

— Завтра, — говорит Дима и уходит.

Возвращаюсь за стол и удивляюсь, что никого нет. Андрей возвращается, но не Дима. Ем свой любимый десерт «Три шоколада» и смотрю на Андрея, словно все под контролем.

— Где ты был? — спрашиваю я.

— Сходил в машину за зонтиком. На улице дождь, не хочу, чтобы ты промокла, когда будем идти к машине. Где Дима?

— Не знаю, я вернулась, и его уже не было.

— Неудивительно. Уйти, ничего не сказав, в его манере, вернее, в отсутствии манер. Мира, ты была сегодня не такой, как обычно, тебе не понравилось что-то? Это Дима что-то сказал тебе? — слишком серьезное выражение лица, надо это исправлять и немедленно.

— Нет, я просто не ожидала его увидеть. Думала, что мы проведем этот вечер только вдвоем, романтический ужин, так сказать.

— Прости, я не подумал. Столкнулся с ним, вспомнил, что вы хорошо общались и решил, что ты будешь рада его видеть.

— Андрей, все нормально. Мы хорошо посидели, — я дотрагиваюсь его руки и улыбаюсь. — Правда, я бы уже хотела поехать домой.

На улице начался ливень, Андрей спас меня от участи быть промокшей насквозь, сам же сильно вымок. Его волосы казались темнее от влаги, Андрей сразу же снял мокрую одежду и пошел в душ. Я же сбросила каблуки и, разминая пальцы ног, еще раз открыла коробку с сережками. Когда Андрей приходит в спальню, я лежу на кровати в ночнушке и смываю косметику. Он ложится рядом и целует мое плечо, нежно поглаживая ногу.

— Давай не сегодня, — прошу я, — я так устала и хочу спать.

— Конечно, отдыхай. Спокойной ночи, Мира.

— Спокойной ночи.

Мы целуемся, я забираюсь под одеяло. Андрей достает свой ноутбук и продолжает работать, ведь для работы неподходящего времени нет.

Глава 20

Что я чувствую, когда поворачиваю ключ в скважине хорошо знакомой черной двери? Все и сразу. Чувствую себя слабой, чувствую, что проиграла самой себе, злость на себя, я чувствую сильное влечение, сумасшедшее желание и эмоциональную нестабильность. Захожу в коридор и снимаю куртку, на моих губах ненормальная улыбочка не от радости и не от нервов, она слишком неопределенная. Ну что, черти, вы добились своего. На мне сегодня белое платье-водолазка, прозрачная накидка до пола цвета хаки и необычные украшения: огромные круглые серьги из тоненьких проволок золота, чокер в этом же стиле и массивный серебряный браслет. Волосы собраны в высокий хвост, на глазах длинные и толстые стрелки.

Когда захожу в гостиную, не ожидаю, что Дима бросится обнимать меня, сразу же закричит, как скучал. Увидеть его со стаканом виски в руке, смотрящего в стену, тоже ожидать я никак не могла. Он смотрит на меня всего раз, не успеваю даже разобраться, что сейчас происходит с его глазами, как взгляд возвращается к стене. Рука резко подносит стакан к губам, и жидкость исчезает. Я останавливаюсь недалеко от дивана и жду.

— Знаешь, я ведь хотел, чтобы тебе было больно, — печально улыбается Дима стене. — Мне хотелось, чтобы ты почувствовала то же, что чувствовал все это время я. Да и вчера навязался к Андреем, чтобы тебе было неловко, чтобы ты ощутила все самое мерзкое, что только возможно. Ты, Мира,