– Прыгать из окна не будете?
– Нет.
– А чё так?
Я смеюсь:
– Так форточка же высоко.
Мы долго говорим, я много плачу, и в конце он спрашивает, готова ли я к терапии током.
.
Я стою у кассы, чтобы оплатить анализы. Здесь снова парочка с алкоголиком. У кассира что-то случилось, не получается принять оплату по картам. Мы втроем покорно ждем. Проходит, может, минута, как мужчина начинает бормотать:
– Да что, блядь, у них там произошло, все через жопу…
– Программа полетела, сейчас починят, – невозмутимо парирует женщина.
– Блядь, ничё по-нормальному не бывает…
– Тихо.
Удивительный тип людей, которые могут ругаться матом через слово и при этом не выглядеть агрессивно.
.
Я вернулась к окошку регистратуры. Теперь рядом со мной молодая девушка с печальными глазами и наседающая сверху сухонькая пожилая мама:
– Ты должна сделать это ради детей, слышишь? Ради детей ты должна это сделать…
.
Я сижу перед последним кабинетом, после которого меня отведут в отделение. Мы с Б читаем «Дары смерти». Мужчина в трениках нас окликает:
– Вы так любите друг друга. Это невероятно. Один читает быстрее и так спокойно ждет, когда дочитает другой.
Уже через пару реплик они с Б обсуждают Баха и Шопена, а я не могу перестать думать: «Запомни тепло его рук, запомни, как от него пахнет сигаретами»…
30 мая
Палата номер 1
Я хотела сюда меньше всего. Я отлично помнила её: большая палата в клубах сигаретного дыма. Дверь в неё не закрывалась, потому что, как в клоповнике, пациенты сновали туда-сюда среди груды вещей, ходили курить в туалет напротив и обратно. Окна тоже не закрывались: в слабой попытке очистить воздух проветривали постоянно.
Но все в этот раз выглядело не так. Одну кровать отсюда вынесли, осталось четыре – места стало больше. Следуя примеру своей соседки, я заняла кровать у окна. Ещё две остались свободными. Запаха сигарет не было. Как я узнала позже, во всем женском отделении курит один человек.
Наша палата самая дальняя, поэтому никто не мельтешит перед стеклянными дверями. А ещё она единственная, где открываются окна, а не форточка. Мы распахиваем их и наслаждаемся ароматом каштана, растущего прямо напротив.
Когда в один сумеречный вечер нас звали на таблетки, медсестра остановилась в дверях и произнесла: «Как у вас тут хорошо».
Это правда.
31 мая
Н.
– Привет, меня зовут Лера.
– Меня – Н.
– Очень приятно.
– Взаимно.
Как я скучала по бесцветным приветствиям. Я сразу сказала своей соседке, что скоро у меня будет онлайн-собеседование. Она немного помолчала и сказала:
– Сломать ногу.
– Э, да, спасибо.
Все незнакомцы поначалу кажутся странными. Мне нравится наблюдать за людьми, но иногда я забываю, что разговор нужно поддерживать. Н. очень открыта: она готова говорить обо всем – о еде, спорте, загранице, алкоголе, – но только не о болезни. Я спросила, с чем она сюда попала, и в ответ она выстрелила колючками: «Зачем ты интересуешься?», «Почему тебе хочется узнать?»
Н. здесь с депрессией. Во второй раз, как и я. Только у нее депрессия какая-то отшлифованная, романтизированная: каждый день она занимается спортом на коврике, медитирует, правильно питается (то есть практически не ест в столовой). Если говорит, то вспоминает, как везла персиковое вино из Канады или как ходила в музей в Вене.
В чем-то мы, конечно, похожи. Кровати в нашей палате настолько продавлены, что, когда мы ложимся, оказываемся в ямке. Мы часто молча лежим и смотрим в потолок: она обнимает подушку, а я – игрушку пингвина.
Она говорит ровно, тихо. При общении мышцы ее лица странно сокращаются, словно она не решила, какую эмоцию вызывает в ней то, о чем она говорит. Лишь единожды я слышала, как она говорит о своем состоянии: «Если бы я была здорова, я бы тут не оказалась».
* «сломать ногу» – отсылка к английскому пожалению удачи break a leg
2 мая
Сны под таблетками очень реалистичные, и наконец-то это не кошмары. Сегодня ночью тусила на дне рождения Киркорова, куда он позвал меня и ещё 599 своих близких друзей, вспоминаю до сих пор
Когда я думала о том, какую суперспособность хотела бы себе, то всегда решала однозначно: пока я живу в мире людей, я хочу уметь их убеждать. Было бы гораздо проще, если бы все эти интересные, но закрытые люди вокруг меня вдруг понимали, что мне они готовы рассказать все. К сожалению, в этот раз контакт не получается наладить ни с кем.
В первый день мне устроила допрос одна девушка 39-и лет. Она услышала, как я стала знакомиться со всеми в столовой (бесцветные «Как вас зовут? Меня Лера. Очень приятно»), и во время тихого часа проскочила ко мне в палату. Она задавала четкие вопросы, не особо выбирая формулировки. Я видела, как важно ей было узнать это все, как жадно она готова поглотить любую информацию, чтобы понять больше про саму себя.
– Ты была здесь три месяца назад? Почему вернулась? Почему стало хуже? Рассталась с парнем? А где ты жила это время? Мм. А у тебя хватает сил готовить? А чем же вы питаетесь? Он тебя не упрекает этим?
Я пыталась перевести стрелки на нее, но это было бесполезно. Мы ходим с ней на психогруппу, и молодому психологу она задает такие же выстреливающие вопросы. Чуть оттягивает свою маску, прежде чем заговорить, смотрит исподлобья и не отстает, пока не получит ответ на вопрос («Давайте обсудим это сейчас, а не в следующий раз»).
Самая общительная тут, мне кажется, девочка с шизой. Я выследила ее как-то вечером, когда она смотрела телевизор, и подсела к ней. Я ничего о ней особо не узнала, кроме того, что она скучает по маме. И дело даже не в том, что нас постоянно отвлекали медсестры, просто она не очень точно говорит – такое строение челюсти, что при разговоре выделяется очень много слюны и кажется, что говорит она как младенчик.
Еще вот очень интересен транссексуал. До его истории я даже не мечтаю добраться. Не знаю, в каком роде корректно говорить о нем, но оставлю мужской, чтобы было легче отличить его от других. Пепельные волосы, астеническое телосложение, глубокий голос с легким звоном. Наблюдая за ним издалека (не подумайте, я за всеми слежу одинаково), я узнала, что он вегетарианец. Тяжело ему, наверное, в государственной больнице, где привычное питание – это мясо два раза в день. С ним я постоянно пересекаюсь в душе.
Еще классная девушка ходит со мной на психогруппу. Она красива и открыта. Первое было очевидно сразу, а второе я поняла, когда один из мужчин решил шутливо ткнуть ее в пупок, на что получил трехэтажное «уважай мои личные границы». Говоря «открыта», я имею в виду, что она легко говорит о том, что чувствует, что ей приятно или неприятно. На психогруппе она попросила писать только зеленым маркером, потому что синий сильно скрипит, а она к этому чувствительна. Еще сказала, что порой бывают дни, когда только и радует, что помастурбировать (все согласились).
