Книга Неудача в наследство - Светлана Романюк

— Ну ты, положим, знал, а кое-кто сомневался. Теперь не сомневается. Мы с ним долго на пальцах считали, когда это безобразие началось, да сколько уже тянется. Вышло, что задолго до твоего приезда.

— Задолго? А подробности будут? — уточнил Михаил и поморщился. Ему отчего-то стало тошно и зябко. Пошкрябал руку. Знак зудел неимоверно.

— Куда же мы без подробностей, — протянул Вячеслав и наконец заговорил о деле.

С его слов выходило, что кошкодав начал зверствовать чуть больше года назад, то ли с конца прошлой весны, то ли с начала лета, точно сказать никто не мог. По слухам, этому деятелю приписывают восемь кошек и котят, включая княжеского, и одного щенка. Но это неточно. На какие-то случаи могли и вовсе никакого внимания не обратить. Мало ли что с животиной приключиться может?

Сперва всполошились ребятишки. Они как-то очень быстро и дружно решали, что вот этот вот случай точно кошкодавских рук дело, а вот этого кота сосед по пьяни придавил.

Признаков, которыми они руководствовались, приписывая очередной случай кошкодаву, было множество. От таких эфемерных, как «на душе маятно», до вполне материальных — кровавых следов на шёрстке. Разглядеть на шерсти некий особенный след кошкодава сложно, на это большое воображение требуется, но то, что у всех животных, которых кошкодаву приписывают, левый бок кровью испачкан, — это точно. Крови немного, так, несколько полос, будто пальцы кто вытирает, но всегда на левом боку.

Взрослые отмахивались от детских россказней очень долго. О чём-то задумались всего несколько месяцев назад, после того как нашли кота отца Авдея. Кот был старый, всеми любимый и закормленный. Частенько провожал хозяина до храма. Людей не боялся. Его и не обижал никто, наоборот — ласкали да вкусненьким угощали. Он снисходительно знаки внимания принимал, но сам их оказывать не спешил. Ленив был и вальяжен. А тут — пропал. Его детишки и нашли. В лесочке за храмом, под кустом. И ведь что странно — трупик несколько дней под тем кусточком лежал, а его ни зверьё, ни птицы не тронули. Вот после этого котейки и взрослые всполошились. Ну как всполошились — признали существование кошкодава да у колодца посудачили, головами покачали.

— Итак, — медленно произнёс Михаил, когда Вячеслав умолк, — в округе предположительно орудует некий кошкодав. За год он убил около десятка кошек. А если вспомнить щенка, то можно сказать, что мелких домашних животных. Мажет им кровью левый бок и бросает. Негусто.

— Негусто, — не стал отрицать очевидное приятель. — Не факт, что все эти случаи действительно связаны хоть чем-то, кроме ребячьего воображения.

— Ну, у княжеского котёнка тоже бок был кровью вымазан. Андрей упоминал что-то такое.

— Упоминал, и упоминал именно левый бок. С ребятишками бы поболтать. Но к детворе подход нужен, сам понимаешь, с ними метод бутылки не пройдёт…

— Понимаю…

Помолчали, полюбовались на сладко посапывающего Степана.

— Ты зачем его так напоил-то? — поинтересовался Михаил. — Скуку разгонял?

— И скуку тоже, но в основном страх и трепет изгоняли.

— И как? Получилось? — насмешливо уточнил Михаил.

— Не, — мотнул головой Вячеслав. — Трусливейший мужичонка оказался. От ужаса рта раскрыть не может, заикается. Чтобы хоть что-то связное из него вытянуть, постараться пришлось. Сперва мы боролись с боязнью передо мной… Затем перед тобой… Но заснул он всё равно в ужасе, на этот раз перед супругой и покойной тёщей…

— Н-да… Тяжело ему…

Степан причмокнул и всхрапнул особенно громко и выразительно.

— Ладно, боги с ним, с кошкодавом. Отложим пока. Нас не все убиенные кошки интересуют, а лишь одна, — вздохнул Вячеслав. — Ты сам-то у Невинской ничего странного или необычного не заметил?

Михаил подумал, что падать из окна было крайне необычным для него опытом, а сидеть в клумбе, а потом в кустах — опытом чрезвычайно странным, но вслух этого говорить не стал. Хотя, вспомнив про кусты, вспомнил и про услышанный обрывок разговора.

— Странное?.. — протянул он. — А ты знаешь, пожалуй, что и было. Я дважды слышал сестёр Веленских. Они что-то такое обсуждали. Странное донельзя. Я не расслышал многое, но из услышанного могу сделать вывод, что они собирались кому-то что-то в вино на балу подлить. Накапать. И это был «последний шанс». Кровь там тоже упоминалась, но, в каком контексте, не скажу. Не знаю.

Вячеслав приподнял брови, пальцами пробарабанил по подлокотнику что-то маршевое и произнёс:

— Веленские, капли и кровь. Ну что ж, за неимением… Уделим внимание сёстрам. Днём. А сейчас — спать!

Подтверждая разумность последнего решения, Михаил зевнул до хруста в челюсти. Из горла его вырвался маловразумительный, но явно одобрительный звук. Вячеслав понимающе усмехнулся, а Михаил неохотно поднялся из кресла и, махнув на прощание рукой, отправился к себе.

Глава 30. Вышивальщица

Аннушка неспешно и бездумно брела к речке. Солнце, ещё не достигшее зенита, уже палило немилосердно. Трава вдоль тропинки пожухла, выцвела и стала хрупкой. Жарко, пыльно. Если такая погода продержится ещё пару дней, можно будет говорить, что лето выдалось на редкость засушливым.

Мелкая спокойная речушка больше напоминала широкий ручей и, то ли в насмешку, то ли из-за того, что норов её в верховьях разительно отличался от того, который она демонстрировала здесь, носила гордое название Буйная.

На берегах зелень была сочнее и свежее. Время от времени перекрикивались пичужки. Откуда-то издалека долетали ребячьи голоса. Аннушка села на тёмный валун и опустила руку в тёплую чуть мутноватую воду. Буйная приглашающе огладила ладонь, лизнула запястье. Неудержимо захотелось, как в детстве, скинуть платье и в одной рубашонке поплескаться среди гладких, нагретых солнцем камней.

— Ёрш, домо-о-ой! Мать кличет! — закричал кто-то совсем рядом, за кустами.

— Ща-а-ас! Иду ужо, — неторопливый ответ разнёсся над водой.

— Щас! Вы посмотрите на него, люди добрые! Мать битый час дозваться не может, а он ща-а-ас! — первый голос зазвенел, стал выше и строже. — Живо домой!

— Ну чего кличишь? Лыбу мне всю ласпугала… — заворчал в ответ второй голос, отсутствием «р» выдавая, что хозяин его вряд ли в школу к Аннушке заглядывал. Не дорос ещё.

— Рыба?! Какая рыба? Да тут отродясь, окромя лягушек, ничего не водилось… Вылазь, кому говорю!

— Иду я… Иду… — отозвался второй смиренно и обречённо.

Звякнуло, шлёпнуло, первый голос некоторое время