уходе от Валентина. Вероника остолбенела. Аспенский от такой новости стал зевать ртом, его лицо изменилось, он зверел. Вероника попыталась втиснуться между Юлией и Константином, но не успела, потому что отец схватил дочь за горло и процедил:
– Повтори, что ты пропищала, дрянь безмозглая! Ушла? А у меня разрешения спросила? Я тебе уйду! Раздавлю, как клопа! Вернешься к нему немедленно, немедленно! Поняла? – Пальцы отца железной хваткой сдавили ее горло.
У Юлии перехватило дыхание. Вероника бросилась на помощь дочери, вцепилась в руку Константина, что-то кричала. Но Константин не слышал, ярость ослепила его. Ничего кроме злобы к жене и дочери в нем сейчас не было.
И все-таки Веронике удалось оторвать его руку от Юлии. Дочь откашлялась и метнула отцу в глаза:
– Ты мне больше не отец! У меня больше нет отца! Я никогда не вернусь к Валентину!
Юлия что-то еще хотела крикнуть в ужасные глаза отца, но тот наотмашь сильно ударил ее по лицу. Ее ноги оторвались от пола и она отлетела к стене, стукнувшись головой. Без памяти сползла вниз. Константин был страшен. Вероника кинулась к дочери. Обхватила ее, защищая собой. Когда Юлия пришла в сознание, в ней не было страха, ею овладела злость. Она поднялась на ноги и проговорила:
– Мне не нужен такой отец! Мне стыдно быть твоей дочерью! Не смей прикасаться ко мне! Не смей прикасаться к маме! Никогда!
Новый удар обрушился на Юлию, и она опять сползла по стене на пол и затихла.
Это произошло мгновенно. Вероника не сумела заслонить дочь. Потому кинулась на мужа и вцепилась ему в волосы. Не ожидала от себя такого. Но инстинкт матери, защищавшей свою дочь, был сильнее всего, он был сродни безмерной ярости, унять которую возможно только одним способом: убить мать. И Константин убил бы ее сейчас, если бы не понимал, что она ему еще нужна. Вероника висела на нем и клочьями рвала его волосы. Он рычал, пытался сбросить ее и в конце концов ударил в живот. Она рухнула ему под ноги, свернулась клубком и застонала. А он нагнулся над Юлией. Видя, что дочь зашевелилась, рывком подхватил ее, глянул в лицо:
– Очухалась, дрянь непутевая?! Пошла вон к Валентину и без него ко мне не приходи! – Схватил Юлию за шею, открыл входную дверь и вышвырнул на лестничную площадку, как ненужную вещь.
11
Юлия едва стояла на ногах. Дверь у нее за спиной захлопнулась, и девушка ощутила боль во всем теле. Ноги подгибались. В голове шумело. Уцепилась руками за перила. Думать ни о чем не могла. Перед глазами все плыло. Что это было? Дикий кошмар.
Наконец ноги медленно понесли вниз по лестнице. Но она ничего не видела перед собой, слезы душили, пелена застилала глаза. Не понимала, куда шла. Ноги сами куда-то едва плелись. По дворам мимо домов вышла на улицу. Волосы были растрепаны, лицо в ссадинах, одежда торчком. Люди сторонились, смотрели на нее удивленно. Она никого не видела. Не поняла, как оказалась на проезжей части. Машины сигналили и объезжали ее, водители ругались и крутили пальцами у виска. Она не обращала на них внимания.
Вдруг перед нею резко затормозил автомобиль и из салона выскочил Хавин. Схватил девушку за плечи, прокричал:
– Юлия, что случилось, почему ты в таком состоянии на дороге? Что, Юлия, что? Пошли, пошли ко мне в машину! – подхватил и посадил ее в салон авто.
После того, как Истровская высадила Павла в переулке, назад в гостиницу ему пришлось возвращаться на своих двоих. Редкие машины не останавливались. Дошел туда, когда занимался рассвет.
Администратор посетовала на беспокойную ночь и сообщила, что в его номере две женщины устроили скандал, но потом обе ушли. Он все понял.
Спать не мог, ходил по номеру из угла в угол, раздумывал, как правильно поступить. События приобретали извращенный характер. Истровская все взмутила, угрожала Веронике и намеревалась затащить его в свою постель. Видимо, ему следовало срочно отбыть, чтобы больше не давать повода для разрастания страстей. Пускай все уляжется. А он спокойно обдумает произошедшее, пока его не засосало, как болото.
Город проснулся, ожил шумом людей и машин. Хавин принял решение.
Администратор, получая ключ, недоверчиво улыбнулась, когда он сказал, что больше не вернется.
Из машины позвонил Адаевскому. Анатолий посокрушался в трубку, что Павел уезжает, и попрощался.
А после этого Хавин увидал на дороге Юлию.
Сейчас она сидела рядом с ним и смотрела пустыми невидящими глазами. Не отвечала на вопросы, не объясняла, что произошло. Носовым платком он аккуратно вытер кровь на ссадинах у нее на лице, поправил волосы.
Девушка молчала долго. Наконец, словно очнулась, глянула на Павла и губы ее задрожали. Но глаза оставались сухими.
– Мне плохо с ними, – выдохнула вдруг. – Я ушла от них, от всех.
– Откуда кровь? – спросил Павел.
– Мне очень плохо с ними со всеми, – повторила Юлия, она была не готова рассказывать о том, что произошло, и Хавин не торопил ее.
Потом она посмотрела сквозь стекло и равнодушно проговорила:
– Куда вы меня везете?
Павел не думал об этом. Он просто был ошеломлен, когда увидал ее в таком виде на дороге. А теперь смотрел на нее и чувствовал, как замирало сердце. Хотел обнять и крепко прижать к себе. И Юлия, словно почувствовала это, сама слабо прижалась к нему:
– Мне страшно. Я осталась совсем одна.
Павел обхватил ее и поцеловал в висок. И в это мгновение решение пришло само собой. Теперь он знал, куда везет Юлию. Это было сумасшествие, но оно овладело Павлом. Он стал целовать ее красивые губы и щеки:
– Ты не одна, Юлия. Ты со мной. Мы едем ко мне. Ко мне домой. Ты согласна?
Она посмотрела ему в глаза, осмысливая услышанное, грустно прошептала:
– Что я там буду делать? – Горечь и потрясение от пережитого все еще держали ее в своих цепких лапах.
– Все, что захочешь, – ответил Павел. – Все, что захочешь. Ты будешь хозяйкой, – он испугался этих слов, как признания в любви, он боялся оступиться снова.
Девушка вздохнула. Сердце у Хавина громко стучало, будто рвалось наружу. Все его обещания себе по поводу женщин разлетались сейчас в пух и прах. Он смотрел на Юлию и думал, как хорошо, что он ее встретил.
Она притихла. Чувствовала, что ей рядом с ним спокойно. Боль медленно уходила, как будто не было ссадин и синяков вовсе.
Все последнее время Юлия думала о нем и терзалась, что застала его
