было логистическим кошмаром. Доставка оборудования через океан была наилегчайшей частью; потом его пришлось переправлять через Миссисипи и в дальнейшем везти уже по суше в Юту, – при этом путь протяженностью всего в шестьдесят четыре километра занял восемь недель. И поскольку мормоны совершенно не понимали, как управляться с вакуумным варочным котлом, вся их затея изначально была обречена на провал77. Их неудача ознаменовала окончание свеклосахарного производства в США на последующие тридцать лет, прежде всего потому, что на возделывание свеклы и сбор урожая требовалось слишком много рабочей силы, которой просто не было на этой до сих пор малонаселенной земле78.
К этому времени производство сахара уже давно было на пути к тому, чтобы превратиться в промышленный процесс, выполняемый огромными и дорогими машинами – но ему по-прежнему требовались массовые затраты на сельскохозяйственный труд. В отличие от хлопка, ключевого товара в дни промышленной революции, сахарный тростник нельзя было выращивать в одной части мира и перерабатывать в другой. И если приходивший из-за океана хлопок совершил революцию в британской промышленности, то в случае сахара пар и сталь сами пришли на мельницы и перевернули мир тропического сельского хозяйства.
В то время как самые знаменитые интеллектуалы мира, от Бенджамина Франклина до Александра фон Гумбольдта, поддерживали тесную связь с центрами производства тростникового сахара, Наполеон и прусский король лично поощряли эксперименты с сахарной свеклой. Несмотря на непрестанную угрозу, исходившую от мародерствующих армий, свеклосахарные заводы процветали. Когда Наполеона сослали на остров Святой Елены, эти заводы смогли выжить лишь благодаря политике протекционизма, поскольку возделывание сахара в тропиках стремительно перешло от старого капитализма монополий в новую эру общего знания, паровой энергии и перевозки образцов новых растений.
В следующей главе мы увидим, что после того как сотни дробилок оказались на тростниковых полях, фармацевтам и инженерам, сосредоточившим свое внимание на свекле, тоже предстояло продавать свои машины в тропические сахарные колонии. Производителям свекловичного сахара во Франции и Пруссии оставалось лишь с завистью наблюдали за этим – большего они сделать ничего не могли.
5. Государство и промышленность
В 1848 году, когда по Европе уже распространился дух революции, все стороны человеческой жизни начали меняться под давлением новых идей и технологий в самых разных частях света. Новый мир по-прежнему сохранял на себе тяжелые следы прошлого: в середине XIX века более половины сахара, доставляемого в Европу и Северную Америку, все еще производилась трудом рабов, а китайские и индийские крестьяне производили больше сахара, чем весь остальной мир. Несмотря на то что сахарные заводы, полностью работавшие на паровых двигателях, получили широкое распространение, большую часть сахара в мире все еще изготавливали при помощи простых орудий – те же мельницы еще сорок лет. Не ограничиваясь Китаем и Индией, традиционные методы производства повсеместно применялись и на Карибских островах, невзирая на раннее освоение новых технологий. В 1850 году более шестидесяти доиндустриальных поместий на острове Тобаго производили меньше сахара, чем четыре передовые фабрики на близлежащей Гваделупе. Так сосуществовали две очень разных, но в то же время пересекающихся эпохи промышленного и доиндустриального производства.
Европейские методы производства сахара вышли за пределы ограниченной территории Карибских островов и распространились в Индии, Индонезии и на Филиппинах. Такие предприниматели, как Франсиско де Аранго-и-Парреньо и Джон Гладстон, предвещали наступление новой эры, определившей изготовление сахара как промышленный процесс. В то время как большая часть плантационного капитала до начала XIX столетия шла на приобретение рабов, впечатляющие суммы также вкладывались в паровую машинерию. Ключевой в этой стадии была роль государства, которое до сих пор либо не принимало участие в развитии отрасли, либо разрушало ее, становясь жертвой обмана со стороны плантаторов. Сотрудничество промышленников и коронованных особ, призванное преобразить сахарную мельницу в сахарный завод как целостную единицу, объединившую пар и сталь, оказалось революционным. Правительства облегчали строительство железных дорог и гаваней, регулировали финансовые операции, разрабатывали трудовые контракты и придавали законную силу власти сахарных поместий над присвоенными землями.
Тем временем сахарные промышленники, представляющие буржуазию, были прекрасно знакомы с гуманными идеалами Просвещения, несовместимыми с рабством. Своими действиями они надеялись примирить мораль и выгоду в долгосрочном плане и сделали ставку на то, что мощь индустриализации ослабит интенсивность труда на сахарном производстве, тем самым снизив его зависимость от рабского труда. Некоторые утописты, такие как немецкий агроном и борец за отмену рабства Конрад Фридрих Столлмайер, живший на Тринидаде в 1844 году, говорили о массовом применении «железных рабов» – так он метафорически называл паровые машины – и о том, что Бог дал человечеству энергию солнца и воды, а также сладкую кукурузу, чтобы привести его к светлому будущему, свободному от тяжелого ручного труда. Кукурузному сахару в форме кукурузного сиропа с высоким содержанием фруктозы, действительно предстояло внести грандиозные изменения в мировой рынок подсластителей, но только в 1980-х годах. В дни Столлмайера люди, стоявшие у руля британской колониальной политики, считали его человеком со странностями, причем несколько косноязычным1. Он и в самом деле был необычным мыслителем, с головой ушедшим в утопические воззрения Шарля Фурье и Анри де Сен-Симона, но, тем не менее, не утратившим связи с духом своего времени окончательно. По сути, дух Сен-Симона захватил новые сахарные рубежи на Кубе и Яве. С конца XIX века и до второй половины 1920-х годов эти два острова обеспечивали половину мирового экспорта тростникового сахара, и это первенство прервалось лишь после того, как Кубу охватила разорительная война за независимость (1895–1898) против Испании2.
Вакуум-аппарат
К 1840 году свеклосахарная промышленность Европы намного превзошла производство тростникового сахара. Надменность плантаторов, недостаток инвестиционного капитала и нехватка рабочей силы после отмены работорговли, а впоследствии и самого рабства, задерживали внедрение инноваций на плантациях, некогда бывших передовыми распространителями капитализма. Более того, карибские сахарные поместья, в которых на триста-пятьсот акров земли приходилось примерно двести рабов и для которых были характерны очень строгое разделение труда и объединенные стадии производства, принадлежали к самым крупным и наиболее надежно организованным единицам доиндустриального мануфактурного производства Европы. Но в начале XIX века эти поместья оказались слишком маленькими, чтобы применить дорогое оборудование с паровыми двигателями на выгодной основе.
Помимо угрожающих цен на новомодные машины, инвестирование в передовые паровые технологии влекло для карибских плантаторов огромные риски. Качество железа часто не выдерживало огромных нагрузок, ведь дробить тростник приходилось круглосуточно на протяжении нескольких месяцев; если дробилки ломались во время уборочной кампании, это приводило плантаторов в настоящее отчаяние, поскольку поблизости редко оказывались кузницы, в которых можно было починить механизмы; в тропических
