же как и партийных. Народ испытывал к ним лютую ненависть и брезгливость.
Некоторые завидовали, но никогда подобные Солдатенко не знали поддержки, признания и благодарности со стороны людей.
Для таких как он только совсем совсем недавно придумали термин цеховик или торгаш.
Советское общество было еще настолько по детски наивным, что в тот период называло коррупцию воровством и предательством коммунистических идеалов.
Как ни странно, эти самые «подпольные бизнесмены» сами чувствовали себя предателями. Но с трудом признавались себе в этом.
Потому что никого не воспитывали жуликами, воришками, аферистами и изменниками.
Все начиналось с небольшого компромисса: ты мне — я тебе. Потом они воровали и боялись, боялись и воровали.
Народ, глядя на таких понимал, что «этим» закон не писан. Они говорили и требовали одно, а делали и жили совсем по другому.
Раз можно им, то почему нельзя другим? Стащить, или как тогда называли «скомуниздить» продукцию или материалы с работы стало для некоторых плевым и даже любимым делом.
Сложно сказать, когда и почему это приобрело массовый характер. Но то, что своим примером «настоящие» партийцы послужили развращающим примером — это неоспоримый факт.
А сейчас, награда нашла своего «героя». Что называется: «Вор должен сидеть в тюрьме», как говаривал капитан Жеглов.
— Уберите этого придурка. Начальник! Начальник!
Солдатенко попробовал барабанить по столу, но звук выходил гулкий и на его истерику никто не обращал внимания. Он явно очень нервничал. Ему было некомфортно от моего присутствия в комнате.
Я продолжал разглядывать врага своего отца. Мне казалось, что он должен был осунуться и постареть в тюрьме, но Солдатенко наоборот — стал выглядеть лучше, чем в последний раз, когда я его имел счастье лицезреть.
Черты лица сгладились, округлились. Он даже поправился немного.
Возможно, он перестал нервничать, с облегчением приняв конец своей партийно-бизнесовой карьеры.
А быть может, ему, как важному свидетелю по другим коррупционным делам, создали хорошие условия.
Мне нужно было разговорить его.
— Вы знаете, я пришел с вами поговорить.
Он отвернулся демонстрируя, что его это совершенно не интересует. А я тем временем продолжил
— Вы знаете, я к вам не испытываю особой симпатии. Но совсем не потому что вы могли бы подумать. Причина не в отце, не в том, что у был меня конфликт с вами и вашим племянником.
Я сделал паузу.
— Я знаю, что вы хотели купить, унизить, запугать, а потом, когда у вас ничего не получилось, вы пытались убить меня. Но мои чувства к вам вызваны не этим. Бог вам судья. Ну или советский суд.
Он посмотрел в стену и пробормотал:
— Ты что, пришел сюда мне морали читать? Всё, о чем ты говоришь нужно доказать.
— Нет, нет. Можете считать, что я вас простил. Вы думаете, что я пришел с обвинением?
— Как ты сюда попал?
— Обещаю рассказать после того, как вы согласитесь поговорить со мной.
— Ну? Если ты не суд и не прокурор, что же тебе надо? Я перед тобой угрызений совести не испытываю. Совсем.
— А перед народом? Вы же предали советский народ.
— Дурачок, что ты понимаешь о народе?
Он бросил быстрый взгляд в сторону двери и повернулся ко мне вполоборота.
— Вот, давайте поговорим, о том, что я не понимаю. Не для протокола. Нас никто не слышит. Мне выделили всего один час.
По-моему, мне удалось затронуть нужную струну, теперь нужно было вести беседу так, чтобы его не спугнуть и не закрыть.
— Я знаю, что вы, работая в Горисполкоме многое сделали для города и жителей. И все же… — мимика на его лице подствказывла, что он нарцис и любит лесть, — чего вам не хватало. Я же всю вашу схему разгадал один, без посторонней помощи.
— Что ты разгадал? Что ты вообще можешь разгадать несмышленыш?
Его тон был вызывающий и высокомерный.
— Давайте, поиграем в одну игру. Вы поймете, что я знаю немного больше, чем может показаться на первый взгляд.
Он хмуро посмотрел на меня, но не ответил отказом.
— Я буду называть все ошибки партии и правительства на сегодняшний день. А вы просто слушайте. Если, что-то вам не понравиться или вы с чем-то будете не согласны, вы говорите.
— Есть сигареты?
Я достал заранее заготовленную пачку и протянул ее Солдатенко.
— Только не говори, что нет спичек.
— Вот о спичках не подумал, но чуть позже постараюсь раздобыть для вас.
— Начнем?
— Валяй. Мне торопиться некуда, доторопился уже.
— Одним из самых главных минусов советской экономики является дефицит.
— Кому минус, а кому плюс.
— Вы про работников торговли?
— Нет, про производства
— Это как? Поясните, пожалуйста.
— Во-первых, нет перепроизводства, как у капиталистов. Во-вторых дефицитные товары тут же включаются в план производства на следующую пятилетку. Не было бы дефицита, Госплан не чесал бы репу.
— Качество. Много брака. Минус?
— Тут не поспоришь, но и с этим можно бороться. У нас что хорошо умеют делать?
— Детей?
— Это тоже, — он немного оттаял, — но я имею в виду танки и пушки. А там отлили башню, на пару миллиметров шире никак на его ходовые свойства не влияет. Вот когда машины делаем типа «Москвича», там каждый миллиметр важен. А инженеры то одну практику проходили, на тракторном заводе. В лучшем случае на ЗИЛе. Там все кувалдой чинят. Вот тебе и качество.
— Но ведь мы же делаем наручные часы, не уступающие по качеству заграничным? Весь мир признает. Там же точность вон какая, шестеренки, болтики. Не в инженерах дело? Почему часы можем, танки можем, а авто нет?
— Ну вот ты и ответил на свой вопрос. Если бы к автомобильной промышленности подходили бы, как к производству часов, то были бы у нас лучшие в мире машины. А мы к ним, как к танкам подходим. План. Давай, давай.
— Хорошо, план. Плановая социалистическая экономика — минус?
— Минус. Но не везде. Смотря про какую отрасль говорим. Когда мы завод, атомную станцию или стадион строим, то куда же без плана?
— Согласен.
— А если к примеру говорим про обувь, то тут мода каждый год может меняться. Люди хотят красиво одеваться. А госплан на три пятилетки, как зарядит ботинки «прощай молодость». Их никто и не покупает. А хорошую обувь сметают, как горячие пирожки. Тут быстро нужно модели вводить, каждые полгода и
