зародилась настоящая химия. Откровенно говоря, я, кажется, влюбляюсь в нее.
Я чуть не подавился бурбоном.
Такие чувственные слова. А он произнес их так, словно заказывал блюдо в ресторане. Дьюи внимательно следил за моей реакцией и не сводил глаз с моего лица, даже когда вновь прильнул к бокалу,
Я оглянулся на Роджера и Тристу. Они, смеясь, обсуждали что-то с Тревором у входа в представительскую ложу.
– И ты думаешь, она чувствует к тебе то же самое?
– Не сомневаюсь.
Сейчас я сотру с его лица эту хвастливую ухмылку.
– Но если учесть спиртное и зимний театр…
– Мы с Лакс понимаем друг друга. – Дьюи погладил часы-бриллиант на лацкане. – Я могу ее обеспечить. Могу защитить ее семью, наполнить их сундуки драгоценными камнями. Со мной Лакс станет поистине респектабельной женщиной на Шармане.
Я стиснул зубы. Для Лакс важнее всего – семья. Пока в руках Дьюи ключ к успеху Ревеллей, он никогда не узнает, какие чувства она на самом деле к нему испытывает.
Лучше бы она его и вправду любила. Иначе ей до конца жизни придется изображать любовь. Спрячется за своей безукоризненной улыбкой, и никто ни о чем не догадается, уж тем более Дьюи.
– Джеймисон, мне нравится твоя откровенность. – Он отпил большой глоток и промакнул губы сложенным носовым платком. – Знаешь, пока я не сделал себе имя на бутлегерстве, девчонки чуть ли не ноги об меня вытирали, гоняясь за всякими придурками. Черт возьми, да собственные родители знать меня не желали, зато моего братца Джорджа превозносили до небес, потому что он был здоров как бык. А у меня, видишь ли, бывали обмороки, и отец считал это признаком слабости. Но благодаря Лакс я почувствовал себя на миллион баксов. – Он медленно выдохнул, и в воздухе повис резких запах виски. – Она заботится об очень многих, но я хочу стать тем, кто позаботится о ней.
А ведь она ему действительно нравится. И он хочет верить, что Лакс испытывает к нему искренние чувства, а не просто выполняет условия того странного договора, который они заключили. Может, я ошибаюсь и они всей душой любят друг друга. А может, мой разум замутнен остаточным действием магии, этим затянувшимся желанием быть рядом с Лакс.
Но ее улыбки были такими же загадочными, как древние тексты, и я постепенно учился их читать. Рядом с ним она притворялась, по крайней мере отчасти. Я это нутром чувствовал. А Дьюи хотел проверить, насколько далеко она согласится зайти в своей игре.
И я ничего не мог поделать.
Вдруг свет погас. Под покровом темноты публика оживилась и взревела, да так, что у меня зазвенело в ушах.
Триста обняла нас обоих.
– Ну, ребятки, вставайте.
На сцену не спеша вышел Вольф. Я попытался стряхнуть с себя навязчивое ощущение, что все идет не так, как надо. Я второй раз пришел смотреть спектакль с Лакс. Опять сижу в представительской ложе. В той же самой компании.
На Шармане история любит повторяться.
– Леди и джентльмены, монстры и уроды! – взревел Вольф. – Сегодня мы, Ревелли, празднуем день рождения!
Значительная часть публики зааплодировала.
– Она одна на милли-он! – протянул Вольф.
Зрители затопали ногами.
– Такую красоту можно увидеть лишь раз в миллиард лет!
Каламбуры были кошмарными даже для Вольфа, но я словно воочию видел, как на мостике под куполом радостно улыбается Милли.
– Позовите ее, о дикие ночные звери! Иначе она не приблизится к нам ни на милли-метр!
– Мил-ли! Мил-ли!
– Поздравьте же с днем рождения нашу великолепную, ослепительную, единственную и неповторимую мисс Милдред Ревелль!
Милли стремительно пролетела на трапеции над зрительным залом. Мы вскочили и вместе со всеми стали скандировать ее имя. Оркестр сыграл «С днем рождения», и в исполнении Ревеллей простенькая мелодия зазвучала почти как музыка для стриптиза. Пухленькая фигурка Милли порхала над партером из края в край, кувыркалась и вертелась, рассылая воздушные поцелуи восторженным поклонникам. В ушах звенело от приветственных криков – и мужских, и женских. Сегодня ночью в Доме веселья начнется ожесточенная борьба за внимание Милли.
Бурные аплодисменты гремели, пока Вольф не утихомирил их взмахом руки.
– Знаете, кто сегодня будет выступать вместе с Милли? – медленно протянул он в микрофон. – Кокетливая Колетт, а также… Ее Сиятельство собственной персоной!
В ответ зрители взревели так, что содрогнулась земля, и мое сердце заколотилось вместе с ней. Ну и глупцы мы все.
– Начинаем!
Оркестр прибавил жару, стараясь пробиться сквозь крики разогретой публики.
Теперь я уже знал, куда смотреть.
Лакс низринулась с небес, и ее полет над зрительным залом подсвечивался лучом единственного прожектора. Костюм на ней, конечно, был подобран самым тщательным образом – полуночно-черное трико из змеиной кожи обтягивало стройное тело. А эти губы, мучительно-алые, расплылись в расслабленной улыбке, сводящей публику с ума. Такая красивая, что смотреть на нее было невыносимой мукой. Мне не суждено прикоснуться к ней снова. А Дьюи прикоснется.
Проклятье. Воздействие ее чар ощущалось до сих пор.
Лакс выпустила трапецию, и я до боли в пальцах вцепился в перила…
Она благополучно прилетела прямо в руки поджидающей Колетт, и мои легкие снова наполнились воздухом.
Боже мой, это было гораздо опаснее, чем показалось мне в прошлый раз. Когда каждая из них отпускала перекладину, я чуть не вскрикивал…
– Джеймо, что с тобой? – завопил мне в ухо Роджер.
Я прижал ладонь к лихорадочно бьющемуся сердцу:
– Почему нет страховочной сетки?
– Потому что, когда мы выступаем без сетки, зрители платят больше. Вот, хлебни. – Он сунул мне в руку бокал. – Никогда не смотри это на трезвую голову.
Публика пришла в экстаз, когда Лакс пролетела через весь зал в прощальном сальто и приземлилась на сцену. Проведя с ней достаточно времени за пределами Большого шатра, я и забыл, что она умеет так двигаться.
Рядом с ней опустилась Милли. Лакс запела в сопровождении оркестра, а Колетт закружилась в сольном номере, порхая и изгибаясь с умопомрачительной грацией.
Сегодня в Лакс что-то неуловимо изменилось. Держалась она все так же прямо, с идеальной осанкой звезды, однако поза была уже не такой напряженной. Дойдя в песне до особенно пикантных строк, она взглянула на Милли, и та в ответ многозначительно улыбнулась, словно они только что обменялись забавными шутками.
Ей было весело.
Я подался вперед. Может быть – я даже не смел надеяться – может быть, наш разговор каким-то образом повлиял на нее – пробудил в ней желание искренне насладиться сегодняшним спектаклем. От этой мысли кружилась голова.
Дьюи, сидевший рядом со мной, вдруг вскинул руки, словно пытаясь удержаться на ногах:
– Мне пора идти.
Он вскочил с кресла и скрылся за портьерами. Следом ушел встревоженный Тревор.
– Что с ним? – прокричал я, перекрывая музыку. Хотелось надеяться, что он слишком много выпил и теперь его выворачивает наизнанку на тротуаре. Тогда Лакс не придется оставаться с ним наедине в Доме веселья.
Впрочем, на что я рассчитываю? Он красив, богат, скоро, возможно, станет мэром. Лакс знает, на что идет. Она, наверное, сама хочет провести с ним ночь.
Не успела Триста ответить, как середина сцены громыхнула и затряслась. Под ногами Лакс и ее сестер появилась платформа в виде бриллианта.
Под безумные крики зрителей три акробатки вознеслись в воздух. Лакс стояла в центре, плечом к плечу с сестрами. В уголках глаз еще виднелись усталые морщинки, легкие, еле уловимые следы ее магии, хотя она, конечно, будет все отрицать.
Платформа переместила их прямо к ложе, где только что сидел Дьюи, и остановилась так близко, что я видел капельки пота на лбах у девушек. Милли улыбнулась мне, блеснув в серебристых лучах пухлыми щечками. Колетт подмигнула Тристе, та откинула голову и оглушительно расхохоталась.
И вот она, Лакс, передо мной, совсем рядом, стóит всего лишь руку протянуть. Она свесила ноги с края платформы, словно отдыхала у бассейна, а не парила над морем разноцветных шляп и цилиндров. Я слышал только ее пение, сладкозвучное, как у сирены, и каждая нота проникала мне в самое сердце.
Я встретил взгляд ее янтарных глаз, и Большой шатер уплыл куда-то вдаль. Мы снова остались наедине. Ее
