холодная, продувает быстро, ты пришел, прохладно наверно было?
–– Я затопил печку.
–– Тает наша блаженная, тает. Да кто же эти поганцы, за кого она на крест восходит, за кого страдает? За кого сгорает? Увидеть бы, плюнуть в шары –баба Рая смахнула слезу.
« Значит…» –пронеслось в мозгу палящей искрой; «Значит…!» еще горячей.
–– Да ничего не значит – в сердцах сердито сказала баба Рая, и тут же «запнулась» и посмотрела удивленно на меня –Что ты можешь передавать мне мысли меня не удивляет, привыкла. Но что ты не знаешь таких простых и жестоких истин … и опять замолчала. Молчала довольно продолжительно, уперев взгляд вдоль улицы. – Значит поставила блокаду тебе, чтобы тебе не так горько было терять её. А раз ты услышал меня, понял, вот это-то как раз и значит, что через меня она признается в любви тебе, сняла блокаду и мне можно и даже нужно говорить. Понять-то ты поймешь, но она наверно приготовила заблокировать и это, иначе жизнь у тебя будет –одни слезы, –и опять надолго замолчала.
–– Я поняла, Коля, твое «значит?». Ты имеешь в виду, что если она откажется от молитвы за родных, а именно за близких своих человек страдает, то выздоровеет. У тебя любовь пересилила здравый рассудок, я не ожидала от тебя. Да, Коля, выздоровеет, и будет всю жизнь в погани жить, и возможно долго. Это, как если бы ты в хорошо горящий костер подкинул хорошее полено, а когда полено разгорелось, тебе вдруг пришло в голову потушить костер и ты залил его водой. Полено потухнет, но уже не в костер и ни на что он не будет годен, будет валяться где-нибудь в сторонке, мозоля глаза своим безобразием. Да какой же святой не откажется от своей жизни ради пса бездомного, а она страдает за людей, за кровных своих. Проклят род нечестивцев до десятого колена, и потомство нечестивцев, мертвых душой а значит и при жизни и телом; так, ходят ошметки тьмы и непотребства. Но ведь не до конца. И посылает Господь из их рода страдальцев, чтобы они забрали на себя всю тьму поколений, а так как сил человеческих на это Господь не дал, то сгорает человек, чтобы будущие и настоящие её потомки, родственники, пошли по дороге жизни. Да у нас большинство бы только и мечтали о такой кончине, о жертве умилостивления.
По улице прошли соседи, поздоровались. В соседнем доме, слышно через открытую форточку, заплакал ребенок, отец успокаивал: « Ну что ты, малышка, что? Сейчас я тебя перепеленаю и пойдем на улицу маму дожидаться». И через короткое время послышался счастливое «гулькание» ребенка, а немного погодя на крыльцо вышел со свертком молодой отец, поздоровался, положил сверток в коляску и с коляской бегом по кругу в ограде.
–– Вот а такого, обыкновенного счастья она лишена –и смахнула набежавшую слезинку. – Вот ведь когда вы стоите с нами на молитве, взявшись за руки, от вас такая благодать вокруг, свет от вас идет, ведь видим мы его. А иногда на короткое время пропадаете с наших глаз, и опять появляетесь все на том же месте. Ну ладно, галлюцинации, показалось? Но не могут быть, сынок, у всех галлюцинации. И когда вас проводим, возвращаемся через полчаса опять в молитвенный дом и до утра творим молитвы, живем в вашей благости.
–– Мы тоже, баба Рая, приходим когда с собрания, становимся на колени под образа и молимся за ваше здоровье.
–– И ни грамма ты меня, сынок, не удивил, мы все это знаем, ведь берется откуда-то благодать, утром мы все такие светлые и счастливые, что от радости плакать хочется. И плачем.
Прошла молодая женщина, тихонько поздоровавшись. Молодой папа встал с коляской, улыбка «до ушей». Мать склонилась над коляской, что-то недовольно буркнув мужу, взяла на руки «загулькавший» радостно сверток. Все так же улыбаясь подхватил на руки жену со свертком и занес домой.
–– Вот сколько, Коля, счастья. Переполняет просто. Но много меньше было бы, если бы не твоя любимая. От сестры она идет, от старшей. В недавнем времени заболела ее сестра, ни лекарства, ни врачи помочь не могут. Извелась вся, похудела и почернела лицом. Такая была здоровая, пышущая здоровьем, а тут в три месяца –краше в гроб кладут. И когда все средства были исчерпаны, все попробовано и перепробовано, как последняя надежда –пришли к блаженной. И она взяла на Себя её немощи и понесла её болезнь. И уже на утро было облегчение и через неделю бегала её сестра, как и прежде. Но откуда, сынок, болезни, откуда? Какая-то черная тварь, которая всю жизнь живет в дерьме, для которой дерьмо так же привычно, как для твоей любимой запах роз; ради потехи, а может быть через-чур уж была переполнена – и пустила эту грязь, болезни –так, между делом, первому попавшему, светлой душе –и забыла тут же. А вот этой светлой душе, сестре6 её старшей хватило и этой малости чтобы дойти до крышки гробовой. Но помиловал Господь через блаженную, в последний момент дал ума и подарил надежду.
Молодая женщина вышла с сеткой, в которой была банка молока и какие-то «постряпушки» и тут же по дороге «нырнула» вниз под яр.
–– Теперь, сынок, напьетесь вволю молочка, к вам она пошла –светло улыбнулась баба Рая – А вот «постряпушек» у меня нет –добавила виновато –надо будет сделать. И продолжила:
–– Но беря на Себя немощи и болезни наши, нашу тьму –её же надо куда-то деть? В нашем людском сообществе и добро и зло перемешаны, где добро, там обязательно поджидает и зло. Но даже и в людском сообществе деревня от деревни, город от города , местность от местности разнятся –где преобладает непотребство и очень мало, или почти что нет благочестия, благочестивые не смогут жить при всеобщем непотребстве: или вот как наши староверческие поселения, где нечестивцу делать нечего –климат не тот. Вот вспомни, сынок, искушение в пустыне Иисуса, что дьявол показал Ему города и селения и сказал –поклонись мне и ты будешь властелином всех городов и сел. И сказал Господь –Господу Богу поклоняйся и Ему одному служи. Так какие же города? Да его, сынок, города, дьявола, там же это написано –ад значит. А раз есть ад, значит есть и рай, и в Библии в пророках написано что есть разные уровни того и другого. И если рай –свет, добро, правда, истина и все хорошее, пророки и святые;
