подался вперед, поставив локоть на стол. Это позволило ему приблизиться к Джейне еще чуть-чуть, как заговорщику. – Просто… леди Бронкль, мне, возможно, нужна ваша помощь, – сказал он пылко.
В первый момент она подумала, не будет ли эта помощь связана с тем, чтобы передать тайные письма одной из учениц.
Джейна поняла, что ее брови дернулись и строго сошлись, как всегда, когда она злилась и хотела показать свою злость. К примеру, если кто-то из учениц забывался.
– Я задумал очень… амбициозную книгу, – продолжил Андре. Его взгляд метался – вниз, к тарелкам, в сторону, вверх и, наконец, к Джейне, прямо в глаза. – Об Академии Галендора. И о традициях обучения в ней. Ваши письма говорят о том, как прекрасно вы все это знаете. Вообще-то, – он махнул рукой в воздухе и улыбнулся с самодовольством человека, который предчувствует свой успех, – я хотел написать биографии самых знаменитых ее ректоров и магистров, но оставил эту идею как запасную. Тем не менее, рассказ об Академии без упоминания той семьи, история которой тесно переплетена с историей города, будет неполным, вы же понимаете, Джейна?
Он снова смотрел ей в глаза со странным предвкушением, словно ждал, что она одобрительно улыбнется и похвалит его. Точно так же делали самые маленькие ученицы, когда показывали Джейне первые акварели.
Джейна смутилась.
Злоба и раздражение, скопившиеся в ней за вечер, куда-то исчезли под этим взглядом.
– А Враний Дол, – почти прошептала она, – под патронажем…
– Именно, моя дорогая! – Андре щелкнул пальцами в воздухе и довольно оскалился. – И дочь лорда Парсиваля, если я не ошибаюсь, тоже носила черно-серое платье, не так ли? Вы не были знакомы? По возрасту вы вроде бы близки.
Джейне показалось, что на нее нацелено перо. Острое, как ум господина Форжо, и безжалостное, как обстоятельства, из-за которых Джейна когда-то попала во Враний Дол в роли уже не ученицы, а Наставницы. Желание быть полезной и, что уж скрывать, желание быть соучастницей творения боролись в ней с нежеланием вспоминать то время, когда они действительно могли быть знакомы с девушкой, о которой Форжо хотел узнать.
Победило желание последнее – и чувство паники, которое вдруг ударило по Джейне, заставив ее покраснеть.
– Увы, не помню, – Джейна покачала головой и едва удержалась от того, чтобы облизать пересохшие губы.
Не стоило делать этого при Андре, вдруг истолкует по-своему?
– Совсем-совсем? – лениво спросил он, кажется, совершенно равнодушный к той буре, которая сейчас бушевала у нее внутри.
– Дети из таких семей держатся особняком, господин Форжо…
– Андре… – напомнил он строго. – Мы же договорились, моя милая.
– Андре, – повторила она и торопливо поправила воротник, ставший вдруг удивительно тесным. – Мне… мне надо выйти.
Во взгляде Форжо мелькнула вполне настоящая тревога.
Он подался вперед, готовый в случае чего вскочить с места и помочь ей.
– Что случилось, дорогая? Вам нехорошо?
– Кажется, здесь слишком душно, – ответила она, не желая говорить правду, и осторожно, чтобы не снести случайным движением что-нибудь из хрупкой утвари, стоящей на столе, встала, приложив похолодевшую руку к пылающему лбу. – Я вернусь через пару минут.
Он проводил ее рассеянным взглядом, а Джейна, подхватив со спинки стула висевший на нем расшитый бархатный мешочек с вещами, торопливо спустилась вниз. В уборную.
Ледяная вода и полотенце, пахнущее лавандой, немного ей помогли. Волна ужаса и паника отступили, спрятались где-то глубоко внутри. Там же, где лежали несколько лет, погребенные под ворохом забот и обязанностей.
«Видимо, – думала Джейна, глядя на себя в зеркало исподлобья, – что-то начинает ломаться, как лед по весне, и обнажает то, что под этим льдом пряталось». Что-то такое заканчивается, и Джейна знает, что, но пока боится признаться себе в этом.
Письмо, которое лежало у нее в спальне, спрятанное среди тетрадей и учебников, было причиной, почему все менялось.
Колесо делало поворот – Джейна делала шаг вместе с ним. Пока непонятно, не оступится ли она и не вернется ли в прежнюю колею.
– Ой, – раздался из-за спины испуганный голос. – Добрый вечер.
Джейна открыла глаза и в первый момент не поверила в то, что увидела. А когда поверила, поспешила развернуться и вспомнить о том, кто она есть.
Наставница из Враньего Дола пока еще, а не кто-то там другой.
Потому что в зеркале за своей спиной Джейна увидела девушку в серо-черном платье, с косой, перекинутой через плечо, незнакомую самой Джейне, но очень напуганную и явно удивленную тем, что они встретились.
Джейна была удивлена не меньше, потому что не могла представить себе, каким образом одна из учениц могла оказаться здесь, в другой стране, в заведении, которое девочкам на время учебы разрешалось посещать только вместе с родителями. И почему она в форме, а не в обычном платье?
– Добрый вечер, дитя, – ласково сказала Джейна, готовясь в случае чего хватать девушку за плечо, чтобы не успела удрать. – Как вы тут оказались?
***
Наверное, самым красивым в ней были волосы – тёмно-рыжие, вьющиеся крупными волнами, густые, они были забраны в низкий узел у неё на затылке и закреплены тонкой серебристой сеточкой. Ей это удивительно шло, и я бы даже назвала её настоящей красавицей, если бы не печать усталости на бледном лице, делающая его слишком суровым и немного грустным.
Именно волосы я и увидела в первую очередь.
Именно из-за них остановилась как вкопанная и случайно, совершенно случайно поздоровалась с незнакомкой.
И теперь темно-серые глаза смотрели на меня внимательно и строго. На губах у нее застыла очень формальная, совершенно неискренняя улыбка человека, который вынужден обращаться к тебе и проявлять участие в силу своих обязанностей.
– Добрый вечер, милое дитя, – сказала она, протягивая ко мне руку. – Как вы тут оказались?
Ситуация была – полный швах, и я не знала, что делать. Я хотела извиниться и прошмыгнуть тихой мышкой мимо, но незнакомка перекрывала мне путь к двери.
Дернул меня черт за язык, конечно, вежливая самая нашлась!
Девушка нахмурилась и склонила голову набок.
– Меня зовут леди Джейна Бронкль, – продолжила она. – Возможно, вы не знаете меня, но я тоже из Враньего Дола.
Леди Джейна Бронкль вытащила из-за ворота медальон, висящий на тонкой серебряной цепочке, и, прищурившись, я разглядела какой-то герб.
Кажется, этот герб должен был быть мне знаком.
Оставалось только кивнуть и постараться сохранять невозмутимость на лице.
– Как ваше имя, дитя?
Леди Бронкль смотрела на меня с видимой лаской и улыбалась так, как улыбаются детям добрые тётеньки в больнице, обещая, что лекарство будет не очень горьким.
– Алиса, – сказала я.
Очень
