Бам! бам! бам!
– Вероника, открой ты!
– Я? – Служанка растерялась. – А ежели там еще каких-нибудь нелюдей принесло?
– Перекрестись, и они исчезнут.
Привыкшая повиноваться, Вероника прихватила со стола свечку (в отличие от хозяев, она никогда не ходила по замку впотьмах) и вышла. Спустилась на подрагивавших ногах вниз, подошла к наружным дверям. На них обрушивались богатырские удары, к которым прибавились еще и крики, издаваемые густым басом:
– Отворяйте! Есть кто живой? Именем комиссара!
Крики были на русском, сердце Вероники радостно екнуло, и она поспешила откинуть крюк, на который запирались двери. Створки распахнулись, и на пороге предстал добрый молодец гренадерского роста, косая сажень в плечах. Он был обряжен в теплые штаны военного покроя, сапоги с высокими голенищами и шинель с притороченным к ней бобровым воротником. Черные усы залихватски закручивались кверху. Позади него, во дворе, стояли обшитые лубом сани с навесом из рогожи. В сани были запряжены две чубарые лошадки, которые с храпом и фырканьем отдувались после тяжелого перегона.
Увидев Веронику, молодец что-то сказал по-валашски. Вероника развела руками:
– Извиняйте, барин, я по-ихнему ни уха ни рыла…
– А, так ты русская! – обрадовался гость. – Тем лучше. Где хозяин замка? Мне надо его видеть.
– Да кто ж его знает, где он? Небось в башне у себя сидит. Заперся в темноте как сыч…
– Ты его прислуга?
– Вот еще! У меня свои господа имеются. Максимовы… Лексей Петрович и Анна Сергевна. Из Петербурга.
Вероника нутром почуяла в приезжем человека незнатного, потому и говорила с ним вольно, без подобострастия.
– Ну, так их-то мне и надо! – прогудел с еще пущей радостью великан и шагнул через порог. – Где они? Веди!
Когда он появился в комнате Максимовых, Анита уже успела переодеться в скромное, но изящное платье, а Максимов облачился в привычный шлафрок, отстиранный Вероникой от пятен крови.
– Здрастье, господа хорошие! Имею честь: гвардии поручик Андрей Вадимович Баклан… к вашим услугам, – отрекомендовался нежданный посетитель.
Вероника позади него прыснула в кулак. Он обернулся, но без зла. Уточнил добродушно:
– Это насчет моей фамилии? Согласен, смешная… Я из простого сословия. Папаша мой – мещанин челябинский.
Максимов подошел к нему, стараясь скрыть свою слабость и держаться прямо. Пожал огромную руку, в которой его собственная совсем утонула.
– Очень приятно. Максимов Алексей Петрович, майор в отставке. А это моя супруга, Анна… Какими судьбами к нам, Андрей Вадимович?
Баклан расстегнул шинель, выудил из-за пазухи лист бумаги, развернул.
– Это вы писали?
Максимов взял бумагу. То было его послание к российскому комиссару, переданное через деревенского трактирщика.
– Да…
– Я – помощник генерал-лейтенанта Дюгамеля. Прибыл сюда по приказу его превосходительства для того, чтобы учинить разбор вашего дела.
– Как же вы так быстро получили письмо? – подивилась Анита.
– Вам повезло. Мы с комиссаром как раз объезжали Трансильванию, и ваш посланец нагнал нас совсем близко отсюда, в Бараолте. Александр Осипович ознакомился с вашим прошением и немедля поручил мне ехать к вам.
У Максимова отлегло от сердца.
– Вы очень кстати прибыли, поручик! Я вам сейчас такое расскажу… Но как вам удалось проехать через лес?
– Не спрашивайте! Дороги развезло, снег раскис… Я нарочно взял сани, потому как повозка бы сразу ухнула по самое… ну, в общем, я бы дальше деревенской околицы не уехал. Да и сани еле ползли. Лошади на что хороши, а едва тянули.
– Я не о том. Кто вам дорогу показал? Или вы знали?
Голиаф шлепнул себя ручищей по лбу, сбив на затылок шапку-кубанку:
– Вот я пельмень уральский! Совсем забыл… Он же у меня в санях!
И выскочил из комнаты.
Максимов и Анита посмотрели друг на друга с веселым недоумением.
– Занятный малый, – сказал Максимов. – Куда это он умчался?
Поручик Баклан не заставил себя долго ждать, возвратился через три минуты, неся на руках, как младенца, завернутого в накидку из овечьей шерсти старика, который уютно дремал, причмокивая сухими губами.
– Кто это?
– Охотник бывший. Я его в деревне нашел. Говорят, последний, кто знает дорогу к замку Кровавого Влада.
– Да, мне тоже так говорили, – вспомнил Максимов рассказ трактирщика и пригляделся к спящему. – Но он же больной! Мне сказали, при смерти лежит. И дал зарок никогда больше к замку не соваться.
– А я его и не спрашивал. Взял в охапку – и в сани. Он поначалу ныл, но я ему денег посулил, он и затих. Дорогу исправно показывал. Уже возле замка притомился, сморило… Пусть отдохнет. Нет ли здесь свободной комнатенки?
Максимов погрузился в раздумья.
– Комнат пруд пруди, но они все необжитые…
Тут Анита впервые в присутствии господина Баклана подала голос:
– А комната Йонуца? Там есть все.
– Точно! Идемте!
После приезда соотечественника Максимов ощутил прилив сил, колени перестали подгибаться, и он сам сопроводил поручика со стариком на руках в комнату покойного горбуна. В ней все оставалось так, как было, когда Максимов заходил сюда в последний раз. Поручик сгрузил посапывавшего охотника на койку и набросил на него покрывало. Старик заворочался беспокойно, приоткрыл один глаз, затуманенный и сонный, забормотал. Максимов наклонился к нему, но произносимые бывшим браконьером слова были так невнятны, что ничего нельзя было разобрать.
– Блинд… три… Х-ха! – и старик разразился лающим кашлем, от которого его немощная плоть заходила ходуном.
Максимов выпрямился, и ему померещилось, что за стеной хорошо знакомый голосок тонко пропел: Three blind mice. Three blind mice…
– Вы слышите, поручик?
Баклан насторожился:
– Что?
– Голос… женский. Кто-то поет…
– Не-а. Я, если честно, на ухо малость туговат. Когда отроком был, в кузне работал. Там молотами по железу глушили так, что перепонки лопались… – Поручик взял старика за плечо – Спи, друг, не тревожься.
Необычным было это сочетание – сердечности и заботы с гигантским ростом и мужланскими манерами прожженного вояки.
– Идемте, – негромко промолвил Андрей Вадимович, – расскажите мне, что у вас творится.
Максимов все еще стоял, вслушиваясь, но голос белокурой чародейки больше не звучал. Опять пригрезилось?
Вернулись в комнату. Вероника уже успела сбегать на кухню и принести ломоть холодного мяса, приправленного пряными травами по экзотическому тихоокеанскому рецепту. При всей лохматости Нова-Лингу у Вероники с ней установился почти дружеский контакт. Переговаривались, правда, только жестами, но это не мешало.
