class="p1">— Говорю, мертвая, не дышит!
— Может, ей храпеть прикажешь еще! Я подошел к корове и пощупал пульс, Спорить было бесполезно.
— Унесите ее со двора! — приказал уполномоченный. Мы перетащили Пакизо на дорогу и молча уселись вокруг.
— Не вздумайте оставлять корову на дороге! — крикнул со двора уполномоченный. — Заройте в землю или несите обратно домой!
…В небе зажигались первые звезды, когда Илларион нарушил наконец молчание:
— Нужно похоронить Пакизо…
— Может, оставим ее здесь и убежим? — предложил Илико.
— Ни в коем случае! — возмутился Илларион. — За покойником нужен уход.
— Надо сообщить родственникам покойницы. Состав, Зурикела, текст телеграмм! — поручил мне Илико.
— Смейся, смейся, кривой черт! — напустился на него Илларион. — Эта корова, если хочешь знать, мне была дороже матери — я вскормлен ее молоком!
— Ольга, скажи, что делать? — обратился Илико к бабушке, которая до сих пор сидела молча и утирала рукавом слезы.
— Похороним несчастную, но где и на какие деньги?..
— Мда-а-а… — протянул Илларион.
На дороге показался босоногий мальчуган. Он шел и весело насвистывал,
— Поди сюда, пацан! — позвал его Илларион.
Мальчишка подошел.
— Как твоя фамилия?
— Симонишвили.
— Где ты живешь?
— Вон там… — Мальчик ткнул рукой куда-то в темноту.
— Как тебя зовут?
— Марат!
— Гм… И много у твоего отца таких… Маратов?
— Шесть девочек и один мальчик.
— Поздравляю его!.. Видишь корову?
— Разве это корова?
— Поговори у меня! Эта корова своим молоком, сыром и маслом вырастила сотню таких бездельников, как ты! Понимаешь? Ты не думай, что она беспризорная. Мы ее хозяева. Правда, она сейчас мертвая, но все равно она лучше многих живых!.. В некоторых странах корову почитают как божество… Как называется эта страна, Зурикела?
— Индия.
— Да, в Индии на коров молятся… Корова…
— Дядя, скажи, что тебе нужно, я спешу! — заявил Марат.
— Мне ничего не нужно. Нужно похоронить корову… На тебе червонец, сбегай домой, приведи своих сестер, принесите заступы, лопаты и похороните корову! Понятно тебе?
— Десять рублей мало…
— На еще червонец!
— Мало…
— Бери еще пять!
— Мало…
— Вот тебе еще три рубля!
— Мало…
— Что мало, сукин ты сын?! Двадцать восемь рублей за одну дохлую корову — этого тебе мало?!
— Ну и пусть себе валяется, — сказал Марат и собрался уходить.
— Стой! Иди сюда, мерзавец! Сколько же ты хочешь?
— Пятьдесят рублей!
— Пятьдесят рублей?! — Илларион, скрипя зубами, отсчитал мальчишке пять червонцев. — Похоронишь сегодня ночью!
— Сегодня уже поздно… Завтра на рассвете— зарою…
— Не зароешь, а похоронишь, сукин сын! А теперь посмотри мне в глаза и запомни: завтра утром я приду сюда и если здесь, на этом месте, не увижу могилы, спалю всю твою семью! Понял?
— Понял! — ответил Марат и растворился в темноте…
…Ровно неделю спустя я стоял на балконе нашего дома и с выражением читал бабушке, Илико и Иллариону повестку районной санинспекции, которую вместе со штрафной квитанцией только что вручил мне сторож сельсовета:
«Гр. гр. Вашаломидзе, Чигогидзе, Шеварднадзе. Такого-то июля такого-то года на центральном районном шоссе вами оставлен без присмотра труп коровы, в результате чего на указанной территории создалась угроза возникновения очага эпидемического заболевания, а также имело место распространение невыносимого запаха, вызвавшее справедливое возмущение населения, в связи с чем вы оштрафованы на 300 рублей. Подпись: главный врач райсанинспекции».
— Мне кажется, весь этот штраф уплатит Илларион, — сказал Илико после минутного молчания.
— Почему только Илларион? — спросила бабушка.
— Потому что эта корова была ему дороже матери, он ее молоком вскормлен, — ответил Илико.
— А кто первый предложил сдать корову на заготпункт? — прошипел Илларион.
— Ты и предложил, — напомнил я.
Илларион не произнес больше ни слова. Он отправился домой, заперся в комнате и просидел там целый день.
Я и Илико отмахали по шоссе чуть ли не двадцать километров, останавливая каждого встречного мальчишку и ласково спрашивая имя, но ничего хоть отдаленно напоминающее имя Марата мы так и не услышали…
Я уже не сельский парень Зурикела. Теперь я взрослый человек, с высшим образованием. В моем дипломе записано, что я, Зураб Владимирович Вушаломидзе, являюсь экономистом, что мой диплом и моя профессия имеют силу в любой республике, в любом городе, в любом селе Советского Союза. На груди у меня красуется университетский значок; И мне совсем не жаль, что ради него пришлось продырявить совершенно новый костюм.
Я возвращаюсь в родное село, где меня, как восходящее светило, ждут не дождутся бабушка, Илико, Илларион и Мери. Я вернусь домой, заложу перед домом виноградник и спустя три года соберу первый урожай цоликаури. Я буду жить и работать в деревне, у меня будет дом, а во дворе — Мурада.
У меня будет моя Мери и двенадцать детей — одиннадцать сыновей и одна дочка — красивая синеглазая Цира. Я буду часто ездить в город и привозить моей жене и детям подарки и книги. И бабушке привезу подарки, такие подарки, что она будет плакать от радости.
А еще я привезу подарки Илико и Иллариону, такие подарки, что они не посмеют надо мной смеяться.
Я поеду к тете Марте и отвезу ей подарки от бабушки, и тетя Марта тоже заплачет от радости.
А потом я поселю в моем доме всех — Илико, Иллариона, тетю Марту. Мы будем жить вместе. У меня будет много детей, внуков, правнуков. Нас будет много, очень много, целое село. А потом нас станет еще больше, и весь мир будем мы. Мы никогда не умрем, мы. будем жить вечно…
Так думаю я, Зурикела Вашаломидзе, и бодро шагаю по тропинке, ведущей к нашему селу. Тропинка круто взбирается в гору. Я добираюсь до самой верхушки, сажусь на камень и вижу как на ладони все наше село, вижу наш двор. Над моим домом вьется сизый дымок, но бабушки во дворе не видно. Я долго сижу и жду, потом бегу вниз по склону.
— Бабушка-а-а!
Ответа нет. Я взбегаю по лестнице. Кругом тишина. Я захожу в комнату. В комнате полумрак, На кровати лежит бабушка. Я наклоняюсь к ней — она спит.
На цыпочках выхожу на балкон и вижу Илико и Иллариона.
— Здравствуйте! — улыбаюсь я им.
— Здравствуй! — вяло отвечают они.
— Что с вами?
— Вчера вечером ей стало плохо… Думали, не протянет до утра… Телеграмму получил?
— Какую телеграмму?
— Плохо ей было, умирала… — выдавил Илико, Я рванулся к двери. — Не ходи, пусть поспит…
Я покорно присел.
…Бабушка проспала до вечера. Вдруг она открыла глаза и уставилась на меня. Долго-долго смотрела, потом тихо спросила:
— Илларион, я во сне, или это на самом деле мой мальчик?
— Это я, бабушка! — сказал я и припал к груди
