так она и делала, когда подобное случалось ранее, но сейчас… она почему-то продолжала смотреть. Она не знала зачем, не знала почему, но была причина, по которой она не могла оторвать взгляда. Ее разум затуманился, и ей просто было интересно, что случиться с ней дальше.
Глаза закрываются, открываются — и вот вновь прошел лишь момент, но вид ее изменился. Ее белоснежная шерсть на лице покрылась брызгами крови, а из глаз потекла такая же черная смола, какая некогда стекала с тела Фауста, когда он был одержим могущественным духом, — Пожирателем. Тем, кто некогда воскресил ее и ее отца, пожертвовав души людей, тех, что Фауст нес за собой, и тех, кого он убил там же.
Андромеда приняла его в себя, использовала его силу против него же самого, тем самым одержав победу и выжигая его, как заразу, которую нужно было уничтожить. Возможно, она просто боялась, что от Пожирателя что-то осталось, и, рано или поздно, она падет под его влиянием, и превратиться в нечто более ужасающее, чем когда-то был Фауст. Появление ярости провоцируют эмоции, а не загадочное проклятие, — это она знала наверняка, а значит, бояться нечего, даже имея связь с Фаустом, она не должна была обратиться в нечто ужасное, неправильное… но сомнения не покидали ее.
Дурные мысли не прекращали преследовать Андромеду. Не только Пожиратель, но соитие с предком дракона, пораженного яростью — в каком-то смысле, она боялась обернуться все тем же чудовищем. И самое страшное, что со временем она все больше понимает, что ей становиться все равно на вещи, которые раньше вызывали у нее сочувствие. Если бы она раньше увидела, как целый город умирает на ее глазах, — у нее бы сердце разорвалось. А сейчас… ее ужасает скорее сам факт, нежели то, сколько людей погибло в считанные секунды. Она сожалеет, что не смогла помочь всем, и продолжит искать способ, как можно заиметь такую возможность, но она не убивает себя этой мыслью — она смирилась, что у нее ничего не получилось. Та Андромеда, что была раньше, «настоящая» в ее понимании, либо ни за что бы не сдалась, либо убивала бы себя этой мыслью так сильно, пока ее кто-нибудь не успокоил. Пока она не дошла бы до критический точки.
Она ощущала себя бесчувственной, неправильной.
Она прекрасно понимала, что дело в самих эмоциях, что именно эмоции придают силы как Фаусту, так и его отцу, но она не может избавиться от мысли о легенде, которая преследовала ее всю жизнь — об ужасных драконах греха, столь могущественных, и столь разрушительных. Она не может просто перестать ассоциировать эти «эмоции» с яростью, ведь она всю жизнь считала, что именно ярость являлась причиной силы. И теперь, когда часть этой «силы» проникла в нее саму благодаря коалесценции, магии, что связывает ее дух и тело с Фаустом… ее сознание меняет само себя.
Она чувствует себя, как бесформенная глина, из которой сначала сделали фигуру, а потом начали хаотично отрывать куски и приделывать туда, куда им не место. Андромеда знала, что коалесценция повлечет последствия, но она оказалась не готова к этому. Ее представления сильно разошлись с тем, что произошло в реальности, как обычно и бывает.
Ее глаза в отражении не похожи на те, что есть у Девятой. Они не отдают кровью: они лишь пылают яростью, и, кажется, это пламя вот-вот вырвется за пределы ее глаз, охватив сначала все ее тело, а после и мир, находящейся вокруг нее.
— А может, ты просто повзрослела?.. — завидев девушку в золотистых доспехах в отражении, Андромеда так же почувствовала касание руки на своем плече.
Появление Пандоры заставило вернуться в ее реальность, избавившись от странного отражения. Рядом с ней, тем не менее, к счастью или сожалению, никого не оказалось. Она была совсем одна… и, кажется, начинала сходить с ума.
Глава 14
Путешествовать по королевствам, где магия находиться под запретом, — это настоящая пытка. Еще ужаснее тот факт, что ближайшим городом к ним был Терний, а он, к сожалению, оказался полностью уничтожен. Но к их великому счастью, среди них была Девятая, и ее должность в иерархии востока позволяла удивительным образом «явить» городской телепорт почти в любом городе, даже с учетом того, что магия там запрещена.
Видимо, даже консервативные правители востока не могут отрицать того факта, что возможность мгновенно перемещаться в пространстве это достаточно… удобно.
Если речи о телепорте быть не может, как например в совсем маленьких городах, то можно попытать свою удачу и попытаться найти мага, который специализируется на перемещении в пространстве. В случае с востоком это чаще всего были церковные служители, что сильно облегчало поиски.
Теперь, оставалось лишь добраться до замка Девятой из ближайшего города, что было не так уж и просто, ведь подобно дому Камелота, он находился где-то в глуши. Сказать по правде, это, в общем-то, и не замок никакой был — так, форт, который использовали в военное время, а сейчас он оказался совершенно не нужен и не имел никакой ценности, так как королевство, которому он принадлежал, перестало существовать, а значит, никакого стратегического толка у него не было. Разве что если бы люди снова начали воевать друг с другом без каких-либо знамен, просто так, веселья ради.
Этот форт так бы и пустовал, если бы его не выделили для Девятой за заслуги перед объединенными королевствами. Она сделала намного больше, чем просто «много» для востока, и этот форт — самое малое, что они могли ей предложить. Впрочем, привилегий у нее было столько, сколько даже принцам и герцогам не снилось. Девятая была постоянным гостем на совете королей, там уже просто привыкли, что она была везде. И это была отнюдь не ее наглость, нет-нет… просто она убила столько людей, столько политиков, неугодных востоку, что она уже должна была самолично править ими.
Переговоры, саботаж, грубая сила… не было задачи, которая была бы не под силу Девятой, и самое главное, что она справлялась со всеми. Идеальный инструмент, которому позавидуют все другие правители во всем мире. И теперь, после всего этого… ее пытаются не убить, но отправить в мир снов, откуда она не должна была выйти. Ведь если бы не Фауст, она бы наверняка и осталась бы там навсегда, а если бы и выбралась, то ее тело могло еще долго страдать из-за того, что ее разделили с Войдом. Но что-то не складывалось в этой истории, что-то было
