Добрался до этих мест, и все равно меня здесь вычислили. Хотели судить и вернуть. Но тогда, лет пять назад было, как вы знаете, время «слабины». Я снова сбежал из зала суда. Прибился к странникам и теперь вот так и обретаюсь.
«СС» напялил на себя старый потертый свитер, втиснулся в мокрую куртку и прошептал:
— Ну что? Пойдемте, что ли, а то смерзнем здесь в мокроте.
Помещение, куда «СС» привел его, представляло собой небольшой подвал старого дома. На низком потолке горела одна лампа, освещавшая довольно уютное жилье. По стенам размещались три железные кровати, две из которых были заправлены по-армейски, а одна, видимо, ничейная имела всего лишь старый, но не грязный полосатый матрас.
В углу подвала, справа при входе, имелась, отгороженная ширмой из парусины, камора, то ли кухня, то ли раздевалка. Посреди этого жилья стоял круглый деревянный стол, старенький, судя по обшарпанным ножкам, но вполне еще крепкий на вид. На столе в «художественном» беспорядке расположились разного вида тарелки, чашки и кружки. В одной из кружек торчали ложки и вилки. В общем виде помещение скорее напоминало армейский бункер, чем ночлежку странников. В одном из дальних углов размещалось некогда богатое, ампирное кресло, но уже весьма потрепанное, вероятно неизвестным домашним животным старых хозяев. В кресле отдыхал худенький, весь седой старик с маленькими колкими глазами и остреньким носом. За столом на стуле сидела еще не старая, миловидная женщина и что-то зашивала на куртке, держа в руке иголку с ниткой. «Дези», поздоровавшись, подтолкнул его к столу, ближе к свету, и объявил:
— Вот, господа, прошу знакомиться. Тоже «Дези», он побудет у нас немножко, ему некуда идти.
Присутствующие внимательно оглядели его с ног до головы. Первым заговорил старичок:
— Зачем нам второй «Дези»? Один уже есть. Мы его знаем, а новенький — он чужой. Его надо сдать. Может, и привилегии какие-нибудь получим за него. Время «слабины» кончилось, сейчас у нас «усиление». Вот вы газет не читаете, и вообще к информации относитесь невнимательно, а последнее постановление «ОПРАВА», — он поднял указательный палец правой руки вверх, — звучит очень предупреждающе: «не проходите мимо — сигнализируйте». — Старик даже привстал с кресла, произнося последнюю фразу.
— Деда, ты бы сидел и не прыгал, сам то был когда-то отсигнализирован, — тихо заметила женщина, — тебе, деда, уж хватит сигналить, тебе теперь нужен почет, уважение и спокойствие, — добавила она.
— Он у нас побудет до завтрашнего пумпеля, и я думаю, нам не стоит его сдавать, — произнес «Дези».
— Да это я просто так сказал, — подхихикивая, произнес старик. — Пусть побудет, раз ты его привел. Только как мы его называть-то будем — «дези два», что ли? Первый-то ты.
— А зачем называть, если завтра уйдет человек, — заметила женщина. — Мы же люди вежливые, можно на «вы».
— Вы так вы, — согласился старик, — меня, когда выселяли, тоже на вы называли. Вежливые все такие, а как выселили, вообще перестали называть, то «мы заняты», то «нет приема», то «здесь нельзя», а где можно, никто не говорит.
— Сегодня, дружище, вы поспите здесь, — странник указал ему на пустую кровать, — а завтра мы постараемся вас отправить, если ваши планы не изменились.
Он ответил, что его планы не изменились и что он благодарен за ночлег. Женщина отложила свое «рукоделие» и заметила:
— У него нет браслета, ему в пумпель не попасть. Разве что, опять мне рискнуть и провести его.
— Да, Шурок. Ты у нас палочка-выручалочка. Мы-то с Дедой безбраслетники, ничем ему помочь не можем, — произнес странник, — на тебя одна наша надежда.
— Я сам справлюсь, — твердо сказал он, присаживаясь на матрас свободной кровати. — Я могу быть незаметным.
— Э… э, дружище, вы чуть отстали от нововведений. Теперь в пумпель без браслета не попасть. Автомат не пустит. Это сделали прошлым летом для учета привилегий. Шурок вас проведет, а сама выйдет. Получится, что один человек вошел, один и вышел. Только вам придется не на глазах у остальных, прижавшись друг к другу, пройти в вагон. А уж на выходе, там у себя, мы вам помочь ничем не сможем, там будете действовать самостоятельно.
— Это все сделано по просьбе трудящихся, — заметил старик. — Правильно сделано, а то раньше ездили, как хотели, а привилегии не учитывались, будь ты кто. А теперь все четко, все правильно, лишнее у народа не возьмешь, что ему положено отдай, — с пафосом заявил старик.
— Вот тебе, деда, все и отдали, — сказала грустно Шурок, — вот и трон у тебя за заслуги есть.
— Я не за себя говорю, — обиделся старик, — я за трудящихся говорю, вся забота о них.
В помещении наступила тишина. После «речи» старика никто не хотел говорить. Все было ясно, и спорить было не о чем. Ему очень хотелось есть и спать. Тепло разморило его, голова то и дело клонилась вниз, и он изо всех сил старался не упасть.
— О… о, пора отдыхать, — заметил странник и, обратившись к женщине, спросил:
— Ты завтра утром зайдешь к нам?
— Да, конечно, куда ж я денусь, отдыхайте, — она отнесла куртку за ширму и тихо вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
Он снял о себя верхнюю влажную одежду и улегся на матрас, блаженно вытянув ноги. Щелкнул выключатель, в подвале стало темно, только от узкого маленького окошка проникал снаружи рассеянный свет ближайшего уличного фонаря.
— Хорошая, добрая женщина, — прошептал старик, — любит она тебя, Дезишка, вот и ходит, и заботится. Тебе бы с ней надо быть, а ты тут в подвале суетишься.
— А я что ей могу дать? — прохрипел странник, — скрывающегося дезертира, которого только в этом захолустье и терпят?
— Все равно, что ни говори, а люди хорошие должны быть вместе, — произнес старик утвердительно, — а как это сделать многие не знают или не решаются, условностей боятся, традиции мешают и еще что-то. Не знаю что.
Он уже совсем засыпал — сон победил голод, когда услышал последние слова старика:
— Всю жизнь чего-то ждут, терпят. Зачем? Ради чего.
Голодные пирожки
В ту осень вначале погода выдалась редкостно чудесная. Денечки стояли солнечные. Листва еще держалась на ветках. Желтизна на некоторых деревьях и кустах уже проявилась, и лес от этого казался еще более красивым, чем знойным летом.
Их с дружком отрядили часовыми на лесной дороге. Это была такая молодежная, школьная игра в войнушку, понарошке. Все одеты были в форму защитного цвета и рубашки, и брюки. Пилотки у «красных» — естественно красного цвета, у «синих» — синего. Обычно игра проводилась всей школой на природе в
