нас от наущений дьявола.
Я подумал, что дым от ладана – испанский вариант нашей травы руты, которой мы приписываем роль оберега от напастей.
Затем падре взошел на кафедру и начал читать проповедь.
Вот здесь, думал я, Орудж-бей и его приятель Алигулу-бей приняли крещение.
* * *
Вернувшись от герцога, Орудж-бей не находил себе места. Предстоящая церемония угнетала его. В душе кызылбашского посланника боролись два чувства, два противоположных резона: либо поступиться своей исконной верой во имя святого дела, либо свернуть с половины пути… Но назад пути были заказаны. В любом случае его на родине ждали проклятья и кара. Вечером того дня он направился к Алигулу-бею и вместе с ним переночевал в доме иезуитского ордена; наутро чуть свет они направились к настоятелю дону Альваро.
Святой отец принял их любезно; напомнил им основные положения католического чина; прочел соответствующие заповеди из Нового Завета и Евангелия.
Когда будущие неофиты были достаточно подготовлены, их облачили в одежды из белого атласа и повезли в экипаже во дворец. Их ждал двадцатипятилетний король и еще более молодая королева Маргарита Австрийская.
Орудж-бей впервые увидел королеву. И, можно сказать, впервые Маргарита Австрийская лицезрела сына Востока.
Он заметил во взоре царственной особы нечто большее, чем вежливое внимание, какие-то, говоря старомодным языком, искрящиеся флюиды. Так могут смотреть женщины, чье сердце не занято никем.
Он испугался предчувствия тайной игры, неслыханного флирта, но сохранил невозмутимость и перевел взгляд на королевскую белоснежную мантию. Он уже осознал, что в Испании должно быть испанцем.
В сопровождении свиты они направились в королевский костел. Беломраморные колонны, высокие своды, под которыми гулко отдавались шаги и голоса. Перед алтарем – деревянные перила.
Орудж-бей произнес слова об отречении от своей веры. Правда, мысленно он проговорил «кяльмеи-шехадет» – мусульманский молитвенный зачин, и испросил прощения у Аллаха.
Один из служителей подал ему свечу, он взял ее и стал перед алтарем, где был изображен Христос на распятье. Преклонил колени.
Настоятель в красной мантии, с накинутой поверху белой епитрахилью, в красной камилавке подошел к нему. И заговорил мягким проникновенным голосом.
– Ты предстал пред очи великомученика Иисуса Христа, ниспосланного господом Богом во имя искупления грехов рода человеческого и распятого на кресте… – И, повысив голос: – Веруешь ли ты в нашего Спасителя, Его заповедям и в вечную жизнь?
– Верую, – ответил Орудж-бей.
– Присягаешь ли ты Иисусу Христу?
– Присягаю.
– Веруешь ли в воскресенье Спасителя?
– Верую.
Орудж-бей отвечал так, как его учили, исполнил все, как положено и сказал:
– Jesus meus, amor meus, Cordus aestum imprime Uvatignisuratamor![40]
– Амен! – сказали все хором.
Не поднимаясь с колен, неофит произнес:
– Господи, дозволь мне пребыть приживе мертвым и живым по смерти и введи меня в царствие Твое. Ибо там жизнь вечная. И нет там грехов, и есть благие деяния.
Вновь под сводами прокатилось многоголосое «Амен!».
Те ритуальные стадии исполнил и Алигулу-бей; настоятель окропил их святой водой, повесил им кресты на шею.
Водой окропил он и короля с королевой, таким образом, первый стал крестным отцом, а Маргарита Австрийская – крестной матерью неофитов.
После крещения настоятель объявил:
– Отныне вы сподобились вечной жизни, ибо стали католиками.
Алигулу-бея новым именем нарек король. Отныне ему носить имя Филипп. Дон Филипп.
– Пусть Урудж-бей отныне носит имя дон Хуан. Персидский дон Хуан, – решила королева.
Король после крестин прижал к груди новообращенных и трижды расцеловал в лоб. То же повторила и королева.
Губы у нее были мягкие и теплые.
Неофиты, в свою очередь, склонившись на колени и прижав руку к сердцу, поцеловали августейшие десницы.
Орудж-бей, вернувшись в келью падре Альваро, вновь облачился в одежду кызылбаша, ибо хотел соблюсти «конспирацию», чтобы посол и сотоварищи не ведали о метаморфозе.
Он все еще не оставлял мысли отправиться в Персию и забрать с собой семью, но горе, если там прознают…
Не мог он подвергать себя смертельному риску, не исполнив заветной мечты.
Охваченный такими мыслями, он отправился в Лиссабон.
* * *
Хотя я внимательно прислушивался к проповеди падре, но ничего не мог разобрать, потому, когда все хором произнесли «Амен!», я хватился, когда Гайде ткнула меня в бок.
Грозный падре осторожно сошел с кафедры и ушел в свой притвор. Он ступал так осторожно, будто был стеклянный; упади он, казалось рассыплется на осколки.
Я сказал Гайде, что мои слова остаются в силе, и я готов обратиться в католичество, но – временно.
– Как это – временно?
– Я готов пойти на это во имя памяти моего предка и ради женитьбы на тебе…
– Но я не хочу выходить за тебя замуж, – рассмеялась, посерьезнела и надулась не без кокетства.
– Тебе и необязательно выходить за меня замуж. Главное – убедить святого отца в искренности моего желания стать католиком.
– Это не так просто. Для этого нужно или пасть жертвой за веру или… заручиться поддержкой одного из орденов.
– Ну, жертвенность у нас на роду написана…
– Женитьба – тоже жертва… – Она взъерошила мне волосы.
Руки мягонькие, теплые, как квелые птенчики в гнезде.
Я настаивал на своем и потащил ее в сторону кельи падре Сорано.
– Это невозможно, – уперлась она. – Надо сперва испросить разрешения.
– Как же быть тогда?
– Надо найти его служку.
Она разыскала молодого помощника настоятеля. Тот стоял перед иконостасом и о чем-то беседовал с пожилой прихожанкой, наверное, о потустороннем мире и спасении души; старики стремятся уверовать в существование загробного мира.
Молодой священник извинившись, прервал душеспасительную беседу со старушкой, устремился к Гайде и спросил, что ей угодно; она объяснила, жестикулируя и показал на меня; затем отошла с довольным видом.
– Его зовут Клементино. Помощник падре. Пообещал погодя провести нас к нему.
Он сдержал слово, но сам не вошел.
Падре раскладывал книги. На столе – компьютер. Удивительно: падре и компьютер. Святые отцы сообщались с небесной канцелярией современным способом.
Хозяин обернулся на нас:
– Что вам угодно, дети мои?
Гайде ответила что-то на испанском.
Святой отец пожал плечами. Как выяснилось, я должен был пройти подготовку, усвоить Новый Завет, Евангелие, послания апостолов.
Я изложил свои скромные познания, в том числе основные постулаты католицизма. Рассказал о житии Христа – от рождения до распятия на кресте.
Увы, опять закавыка, падре сказал, что не готовы одежды и святая вода.
– Не оставьте две любящие души своей милостью, – я пытался умаслить падре, подбирая стиль.
– Ныне времена другие, сын мой. Вольному воля. Для совместной жизни не обязательно приходить в лоно церкви…
– Да, времена иные, – сказал я. – Но без благословения церкви наш
