Грецию, и рассказала Старцу про о. Софрония, то он спонтанно, как бы отвечая себе самому сказал: «Да я его каждый день вижу… Каждый день встречаемся».
(3) В другой раз, когда я говорила про отца Георгия Кунди́са, который служил в храме святого Саввы, он как бы видя его перед собой, воскликнул: «Вот это да! Хорош! Это святой человек!»
(4) Однажды мы пришли вместе с миссионером наших дней — г-жой Ставру́лой Захари́у, гречанкой из Америки[41]. Она рассказала Старцу о своей жизни. Происходила она из города Айвали́ (Кидони́я), что в Малой Азии, и была двоюродной сестрой знаменитого иконописца и писателя Фотия Ко́нтоглу. Много лет прожила в Америке, в большом достатке. По любви к нуждающимся решила поехать в Африку, где с большой ревностью предалась делу христианской миссии, особенно в Кении. Старец, кстати, открыл нам, что во время своего служения в Афинской поликлинике, ему довелось там исповедовать Фотия Ко́нтуглу. В какой-то момент Старец заметил Ставру́ле:
— Ты только смотри там, в Африке, не имей дел с папистами и протестантами.
— Эээ… Ну, иногда, когда меня зовут на какое-то собрание, то я иду.
— Нет, нет! Не имей с ними никаких, вообще никаких связей. Не ходи больше туда. — Это он сказал с особой настойчивостью.
(5) Одно время мы с мужем обсуждали куда пристроить нашу дочь, чем ей заниматься. Сама она хотела со временем поступить в военное или полицейское училище. Я спросила об этом Старца. Он возражал:
— Нет, нет, нет, ни в коем случае.
— Может быть ей стать социальным работником?
— Нет-нет.
— Или пойти на богословский?
— Нет-нет, это ей не подходит.
— Или пойти работать в ясли?
— Да, вот это дело! Для этого она рождена.
Она стала воспитательницей и очень довольна профессией.
(6) Я хотела родить ещё детей, так как очень их любила. Закончила курсы диетолога и воспитателя детсада, но выбрала всё-таки работу в детсаде, чтобы быть с детьми. Но муж больше детей не хотел. У меня уже начинался климактерический период и я посоветовалась со Старцем:
— Думаю, теперь жить с мужем как брат с сестрой.
— Что ты сказала? Твоё тело тебе не принадлежит. Оно принадлежит мужу. А тебе принадлежит только душа.
(7) Ещё один раз я поручила сыну почистить фисташки, чтобы отнести их Старцу готовыми. Когда я вошла к нему, то в руке у меня было закрытое ведерко. Он сказал: «Ухты! Ай да фисташки! Ещё и очищенные!»
(8) В 1985/86 году я как-то пришла, а Старец был очень радостный и сказал мне: «Давай, давай, проходи, усаживайся, и послушай радио, — это была радиостанция Пирейской Церкви, — как всё-таки прекрасен свт. Иоанн Златоуст! Как говорит! Придёт время, и голос Божий будет слышен во всех концах земли».
(9) Однажды он был восхищён иконами, написанными на Афоне, их прислали для иконостаса. Он никак не мог надивиться и всё спрашивал меня: «Ты видела? Ты ходила на них посмотреть? Тебе понравилось?».
Телефонные разговоры
Старец время от времени звонил мне, и мы разговаривали достаточно долго. Один раз даже полтора часа. К сожалению, я сама прерывала разговор, чтобы он не тратил деньги. Хотя надо было это предоставлять ему, а потом бы я могла при встрече возместить. Часто я говорила:
— Батюшка! Надо заканчивать, а то у вас набежит много…
— Погоди, я тебе скажу ещё то, и это…
Обычно мы обсуждали духовные вопросы. Однажды, кажется в 1986 году, мы говорили о стране, о политиках, и он был очень огорчен узакониванием абортов. Тогда я ещё не понимала величины этого зла. А потом прочитала, что уже тринадцать миллионов греческих младенцев были истреблены до того, как увидели дневной свет, — этим новым Иродом, абортами. Поскольку я очень люблю детей, душа моя мучилась.
Когда Старец почувствовал приближение кончины, то уехал в родную Кавсокаливию. Я решила ему позвонить. Это было за два дня до его смерти, 30 ноября 1991 года. Братия известили меня, что поговорить не удастся. Однако, в глубине телефонного соединения я услышала знакомый голос, который сказал мне: «Я молюсь…, молюсь… Присмотрите за такой-то семьей, помогайте им».
— Старец любил эту семью и очень заботился об ней, она пережила много трудностей. Как-то раз он сказал: «Отец этого семейства умрёт через шесть месяцев после меня», — что и случилось в точности, в начале июля 1992 года.
33. «ПОМОЛИМСЯ, ЧТОБЫ ГОСПОДЬ ЗАБРАЛ ЕЁ» (свидетельство Нектария Метза́ки, богослова, г. Коринф)
В 1982 году я учился на богословском факультете в Афинах, но был весьма разочарован содержанием университетских курсов. В то же время, меня посещала мысль посвятить себя Богу, стать монахом. Я подумывал бросить учебу и решил посоветоваться об этом со старцем Порфирием, который жил тогда в Оропо́се. У него была там маленькая калива, а рядом, в вагончике жила его племянница Елена. Когда он сжал меня за руку, то в отчаянии я сказал:
— Старче, что мне делать с этим университетом? Не могу больше.
— Нет-нет, оставайся там. Посреди мякины… найдётся и немного пшеницы. Ты — собирай пшеницу.
* * *
В другой раз я спрашивал его об одной своей проблеме, но он уклонился от ответа. Через некоторое время я снова вернулся к той теме. Он сказал, что очень устал, и мне пришлось уйти. И в третий раз он избегал этой темы, опять сославшись на усталость: «Ты что, не видишь, благословенный, что я очень устал? Иди сейчас, зайдёшь позже». Когда я позже зашел в келью, то уже настоятельно попросил дать мне, наконец, ответ.
— Я тебе про что столько времени говорю?
— Что Вы устали, потому что было много народу. И другие ещё ждут очереди.
— Что же мне тебе сказать, дорогой?! Только если просто моё мнение… Потому что не имею пока от Бога извещения по этому вопросу.
* * *
Однажды я приехал к Старцу на обычном транспорте. Я слишком задержался, почти все уже ушли, и я не заметил, как опоздал на автобус в Афины.
Старец, который за всем этим «наблюдал», сказал молодым ребятам, бывшим у него в келии: «Там снаружи один, он опоздал на автобус. Возьмите его с собой в Афины». Они подвезли меня, тем более, что некоторые из них работали в известном мне книжном магазине, на улице Со́лона. А по дороге рассказали следующую историю:
«Одна наша подруга обнаружила большое вздутие на груди. Медицинское исследование показало, что это рак. Мы привели её к старцу Порфирию. Он перекрестил её и сказал:
