– Страстогор что, последние деньги на молодую жену потратил? – спросила Пустельга. – Ароматные воды, шёлковые платья да ожерелья из жемчугов… На сокола ничего не остаётся, одет как нищий.
Я не мог согласиться с её выпадом. Одежда у меня была пусть не щегольская, но надёжная и удобная, а наряжаться я смысла не видел. Чеглок, Дербник, Сапсан да сама Пустельга любили принарядиться, сбруи своих коней украшали самоцветами, рукава себе просили расшивать золотыми нитями, оружие выбирали в узорчатых ножнах, а вот я к побрякушкам ровно дышал. Носил только серьгу в левом ухе, и ту окрасил, чтобы золотом не блестела, а уж от мысли, что вместо крепких сапог на ногах у меня появятся парчовые расшитые туфли, мне вовсе хотелось трястись не то от смеха, не то от отвращения.
– А твоя Пеплица отнимает одежды у своих незадачливых женихов? – ответил я. – В мужском кафтане ездишь, соколица.
– Ещё скажи, с мужским кинжалом за поясом, – ухмыльнулась она. – Нет у соколов ни баб, ни мужиков, только души птичьи. Сам знаешь.
– Есть пятеро мужиков и ты одна.
Она действительно вытащила свой кинжал, так стремительно и изящно, что я заметил это только тогда, когда лезвие блеснуло в крепкой руке. Рукоять украшал соколий камень, а вокруг него сверкали россыпи мелких прозрачных хрусталиков. Дорогая вещица, но отнюдь не безделица, я видел её в бою. Пустельге ничего не стоило бы проткнуть мне горло так быстро, что я не успел бы даже увернуться. Я посмотрел на её руки, в разрезе рукавов виднелись рисунки-крылья, покрывающие кожу до самых запястий, и шагнул к ней ближе, раскрывая объятия.
– Ну, поскалились немного, и хватит, – примирительно сказал я. Пустельга убрала кинжал и криво улыбнулась. Вокруг её глаз разбежались тонкие морщинки, и только по ним можно было понять, что она зим на восемь-десять старше меня.
– Хватит, птенец.
Мы обнялись, не так тепло, как обнимаются давние друзья, но крепко, как обнимаются соратники и брат с сестрой, которых вечно разлучали то расстояние, то неотложные дела. От Пустельги пахло лошадьми, дорожной пылью и лесом, который, казалось, впитался в кожу всех соколов.
– Куда путь держишь? – спросил я.
– Есть письмецо от Пеплицы к твоему Страстогору. Разбой её печалит, просит помощи.
– Чтоб княгиня Пеплица и помощи просила? – хохотнул я. – Да неужто? Гордая ведь.
– Гордая не гордая, а люди гибнут.
Я насторожился.
– Как гибнут?
Пустельга повела плечами и обернулась на тропу. Там всё было спокойно: кобыла пощипывала жухлую траву, Рудо лёг посреди тропы и терпел ласки Огарька, который гладил пса по ушам, думая, что я не вижу.
– Разное и странное бывает, – ответила соколица. – То на купцов нападут, то деревню подожгут, то вырежут ночью целую слободу. Не хочу никого винить, но поговаривают, будто каждый раз перед разбоем поблизости видели скоморохов. А в иных деревнях заболевают вдруг дети, старики, а иногда – крепкие мужики. Снова на шутов указывают, кто-то верит, будто Она вернулась.
Я молча запустил руку в карман и показал рогатую брошь. Пустельга сдвинула брови.
– Где взял?
– На пожарище. Чернёнки спалили почти дотла, а тех, кто не сгорел, растерзали у приказной избы. Что за скоморохи способны на такое? Если только звери в скоморошьих костюмах. Что-то лихое тут, Пустельга. Что-то, чего я никак не могу понять.
– Спасибо, что рассказал. Собраться надо будет… – Пустельга вздохнула. – Могу чем-то помочь тебе? Сам-то путь куда держишь?
Я кивнул, убирая брошь обратно.
– Истод мне нужен. Не встречала?
Она задумчиво склонила голову.
– Самого не видала, но слышала разговоры волхвов. Недалеко он был, к северу от Коростельца, в Липоцвете. Может, и ушёл давно, сам знаешь, он не из тех, кто любит подолгу сидеть на месте.
Я мрачно хмыкнул.
– Да уж, знаю. Ладно, и на том спасибо.
– На что он тебе?
Я так и думал, что она это спросит. И приготовил ответ заранее.
– Игнеда просила. Хочет румяна такие, чтоб по семь дней не смывались. Хозяйские прихоти, что с них взять.
По прищуру Пустельги я понял, что она не поверила ни единому моему слову. Я ухмыльнулся, стараясь выглядеть убедительно, но ухмылка вышла скорее болезненной.
– Ну что ж, удачи, Кречет. Отыщи того, кто сможет смешать румяна красавице-княгине.
– И тебе удачи, Пустельга. Разберёмся ещё с разбойниками-скоморохами, кем бы они на самом деле ни были. Я пошлю весть Чеглоку и Дербнику, а ты остальным напиши.
Мы пожали друг другу руки. Ладонь Пустельги была широкой и мозолистой – рука воительницы, а не праздной девки. Я уже развернулся, чтобы продолжить путь, как вдруг она меня окликнула:
– Так что за мальчик с тобой? Не мог же ты забыть об осторожности. Или он преступник, на казнь везёшь?
Я покачал головой и сказал тихо, чтобы только Пустельга и слышала:
– Не преступник. Он хороший малый. Сам расскажу, когда пойму, кто он мне и для чего, а пока не спрашивай, ладно?
Пустельга поколебалась, оценивающе глядя на Огарька. Мальчишка нагло поковырялся в моей котомке, нашёл несколько ломтиков сушёных яблок и поднёс их Тени на раскрытой ладони. Кобыла принюхалась и вытянула губы, хватая угощение.
– Ладно. Не забывайся только. И осторожным будь.
Я улыбнулся Пустельге.
– Тебе того же.
Больше мы не сказали друг другу ни слова, и если б я знал, что будет дальше, то непременно задержался бы чуть дольше… Хотя это всё равно ничего не смогло бы изменить. На всё воля Господина Дорог, не мне с ним спорить, как решил, так и будет. Как бы мы ни старались, а всё же оставались так же беспомощны перед ним.
Я вскочил на Рудо, Пустельга – на Тень, в последний раз мы кивнули друг другу и помчались каждый в свою сторону, по своим сокольим делам.
– Как думаешь, легче быть бабой-соколицей? – спросил Огарёк, едва цокот копыт стих вдали.
– Чем же ей легче? Напротив, тяжелее только. Но ты за Пустельгу не переживай, она одна троих простых мужиков стоит. Бьётся насмерть, даже в своём белом кафтане и с косой ниже пояса. И кобыла у неё быстрее ветра, а уж оружие – лучшее, что Пеплица может достать для своей соколицы.
– Княгиня не просто так взяла бабу в соколы, верно ведь?
– Не знаю. Но она не ошиблась, это точно. Никто бы не ошибся, взяв на службу Пустельгу.
– Нравится тебе она?
Огарёк хитро покосился на меня через плечо, а я не выдержал и рассмеялся.
– Ты что же, сосватать меня решил? То Елава, то Пустельга. Так не пойдёт, плохо ты соколов понимаешь. А пока не поймёшь – не сможешь и мечтать о том, чтобы стать одним из нас.
