Каменяны свата, но барышня посмеялась над ним, а Пальо велела передать, что не пойдет за мужика, от которого воняет навозом.
Феро, старший сын капитульского Грофика, всю жизнь не знал, что такое кровать. Когда он неожиданно умер в пятьдесят лет от острого воспаления легких и его тело положили в горнице, кто-то сочувственно сказал:
— Пускай хоть после смерти полежит в постели, бедняга, если при жизни не мог.
Молчаливый старый холостяк Феро с мальчишеских лет спал только на конюшне, поближе к лошадям: вдруг один из коней отвяжется и залягает или покусает остальных!
Суровая, полная тяжкого труда жизнь семьи Грофиков нравилась лабудовчанам, им нравилось, что Грофики, хоть и богачи, работают не разгибая спины, как другие. Теперь же разорвалась завеса, скрывавшая убогую изнанку их жизни, и обнажилась её страшная бессмысленность; и люди спрашивали себя: почему, зачем это, есть ли у такой жизни хоть какой-нибудь смысл?
Грофик уезжает из Лабудовой, и после него остается шрам, как после вырезанной опухоли. Пять перемазанных в глине возов увозят из деревни не только трухлявую домашнюю рухлядь — увозят прежнюю, одержимую землей, богомольную Лабудову.
* * *
В тот самый день, когда переезжали Грофики, Сила впервые пахал самостоятельно.
Балаж, хоть и был очень занят вспашкой у хозяев, с которыми он сговаривался еще весной, выкроил в этот день время, чтобы вспахать на Пригоне гектар, доставшийся Шкалакам при разделе земли. Но не вспахал он и половины, как прикатил на велосипеде Славко:
— Папа, давай домой, к нам пришли из национального комитета пан Гривка и Янчович, они тебя ждут.
Балаж помрачнел, задумался и вдруг спросил Силу:
— Ну как, рискнешь сам?
— Конечно. Вы идите, не бойтесь, — обрадовался Сила.
— Ну давай, хозяин, доделывай. К вечеру приду за тобой. Но если напортачишь, пеняй сам на себя.
Сила мигом уселся за руль. Балаж понаблюдал, как он ведет трактор, кивнул и ушел.
Не напортачу, дядя, справлюсь и без вас. У меня давно уже не трясутся руки, когда я переключаю скорость. И подшипники не расплавлю, и свечи не сожгу. Поле будет как игрушка, борозда к борозде, придете и подивитесь, какой тракторист получился из Силы.
День был прозрачно-ясный, ветерок попахивал свежей пашней и тлеющей соломой стерни. В ярко-синем небе белыми хлопьями висели облака.
Шкалакам достался их гектар на том самом поле, где Сила недавно убирал пшеницу со жнецами. Поле пестрело коричневыми полосами пахоты. Кроме Силы, здесь пахали сегодня Моснар, Яно Мацко и Шраматый. Но эти вышли в поле на своих коровах, пахота у них шла медленно, борозда за бороздой, — пока одну протянешь, соседняя уже сухая. Куда им тягаться за шестикорпусным плугом Силы!
Добрая половина бывшей капитульской земли останется нетронутой до самой весны. Гривка и Янчович отчаянно ищут хотя бы один-единственный трактор с трактористом. Правда, МТС обещала подсобить, но только после того, как выполнит свои обязательства по ранее заключенным контрактам. Но когда-то это будет? Пойдут проливные дожди, размокшая земля будет липнуть к лемехам — какой же тракторист выведет свою машину на такое поле?
Но мы свое и вспашем, и засеем. Здесь будет пшеница, рядом рожь — это мы засеем осенью, четверть гектара пойдет под ячмень, а на оставшейся земле посадим картофель и кукурузу. Не бойся, мама, жить можно будет.
Он сделал последний заход и со знанием дела проверил свою работу.
«Неплохо, — сказал он сам себе. — Шкалаковский гектар спускается по склону, как темная, слегка взволнованная река. Придет дядя и тоже скажет: „Неплохо“».
Но Балаж не возвращался, и Сила не знал, что ему делать. Самому пригнать трактор в деревню? А вдруг подвернется какой-нибудь контроль и у него спросят водительские права?
Он очистил плуг, вытер кепкой пыльный капот, посидел на меже. Дядя все не появлялся.
«Ладно. Спущусь к железной дороге и там его подожду», — решил Сила. К железной дороге вел проселок, там никто его проверять не станет.
Проселок был узкий, ухабистый, трактор бросало из стороны в сторону, и Сила молил бога, чтобы навстречу не выехала чья-нибудь подвода. Здесь им никак не разминуться.
Он как раз одолевал самое паршивое место, когда снизу, от железной дороги, показались какие-то возы.
— Кого это черт несет? — пробормотал Сила и стал искать место, куда бы свернуть, чтобы пропустить подводы. Чуть пониже дорога расширялась немного; если завернуть на межу, подводы как-нибудь протиснутся.
Первый воз тащили «штайераки», Сила их сразу узнал.
«Значит, Грофики уже переезжают», — подумал он и отвел трактор еще дальше в сторону.
Три подводы прошли благополучно, но в четвертую был запряжен кривой Фуксо — пугливый и норовистый конь. Поравнявшись с трактором, он вдруг резко попятился, дернул дышлом, подвода подскочила, накренилась, и на дорогу свалился громоздкий, измазанный в глине ящик и несколько заступов.
Прибежал Пальо.
— Куда ты смотришь, чтоб тебя! — крикнул он то ли на Фуксо, то ли на правившего батрака.
Он взялся за ящик и стал поднимать его на подводу. Должно быть, ящик был тяжелый, потому что Пальо покраснел от натуги и на висках у него вздулись вены.
— Подхвати, чего рот разинул! — прохрипел он, обращаясь к батраку, а может, и к Силе тоже.
Сила подбежал помочь. Одна из досок ящика при падении отошла, из щели выглядывала черная рифленая резина. Сила хотел запихнуть ее поглубже в ящик, но Пальо отпихнул его, приладил доску на место и заколотил гвозди камнем.
«Смотри ты, как он кинулся, — подумал Сила, — как будто он там золото везет, а не какую-то дурацкую покрышку».
Он взобрался на трактор, включил скорость и вдруг чуть не свалился с сиденья.
Покрышки! Грофик увозит в Читары покрышки с «фордзона»! Комиссии по выкупу сказал, что трактор «разут», а оно вот в чем дело! Ящик с новехонькими покрышками тем временем лежал в земле.
Сила вспомнил, что несчастный «фордзон» стоит без дела под навесом, загаженный куриным пометом, и очень разозлился на Грофика. Он учится у Балажа всего два месяца, но уже успел понять, что дядя относится к машинам по-особенному. Машина для Балажа не кусок металла, а умное, живое существо, которое отзывается на каждое прикосновение своего хозяина и разговаривает с ним на своем языке, доступном только посвященным. Поврежденная, неисправная машина — что-то неестественное, позорное, и вид машины, которую злонамеренно обрекли на бездействие, возмутил его, как возмутило бы убийство.
«Я расскажу об этом, — твердо решил Сила. — Забегу к Эрнесту и скажу: догоняй Грофика, он везет в Читары покрышки».
Он спустился к железнодорожной линии, но Балаж не показывался.
