на мысль, что это норвежский моряк), но его жалкий, потрепанный вид и многострадальное молчание явно приносят семье почти чудодейственную пользу. Как и подобает тем, кто получает чудесную помощь, они не ценят и даже немного возмущены тем, что им приходится обеспечивать старика. В конце концов старик восстанавливает силы и, видимый только женой, улетает прочь, его неуклюжий полет напоминает больше о неприкаянном стервятнике, чем об ангеле. Как и Картер, Гарсия Маркес играет на наших представлениях о крыльях и полете, чтобы исследовать иронические возможности ситуации. Более того, в некоторых случаях он идет еще дальше. Его крылатый персонаж буквально заперт в клетке; более того, он грязный, неухоженный и весь в клопах - совсем не то, что мы ожидаем от потенциальных ангелов. С одной стороны, эта история задает нам вопрос, узнаем ли мы Второе пришествие, если оно произойдет, и, возможно, напоминает нам о том, что Мессия не получил всеобщего признания, когда он пришел. Ангел не похож на ангела, так же как и царь не похож на царя, и уж точно не похож на военного правителя, которого ожидали евреи. Неужели старик решил не летать? Специально ли он уменьшил свою силу и внешность? История никогда не говорит об этом, и в своем молчании она ставит множество вопросов.
Конечно, его способ прибытия ставит перед нами другой вопрос.
А как насчет персонажей, которые не совсем летают или чей полет прерывается? Начиная с Икара, у нас есть истории о тех, чей полет заканчивается преждевременно. В общем-то, это плохо, учитывая, что полет - это нечто противоположное. С другой стороны, не все крушения заканчиваются катастрофически. Почти в одно и то же время (романы были опубликованы в течение нескольких месяцев друг после друга) Фэй Уэлдон и Салман Рушди представили персонажей - по двое в каждом случае - падающих с большой высоты, из взорвавшихся авиалайнеров. В "Сердцах и жизнях мужчин" Уэлдон похищают ребенка, ставшего жертвой некрасивого развода, и они с похитителем летят вниз к безопасному месту, когда задняя часть самолета, в которой находятся только они двое, довольно невероятным образом не подчиняется некоторым законам аэродинамики и плавно опускается на землю. Два главных героя Рушди, Гибрил и Саладин, падают на землю, и их приземление смягчается заснеженным английским пляжем, на который они высаживаются. В каждом случае в их измене тому, что, как правило, было бы равносильно верной смерти, есть элемент возрождения. Персонажи не обязательно становятся лучше в своих новых жизнях; двое Рушди особенно дьявольские, а девочка Уэлдона надолго лишается огромных привилегий своего прежнего существования, обретая вместо этого жизнь, которую Диккенс придумал бы для одной из своих бродяжек. Тем не менее акт падения с огромной высоты и выживания столь же чудесен и столь же символически значим, как и сам полет. Как бы мы ни были взволнованы перспективой полета, нас также пугает перспектива падения, и все, что, казалось бы, бросает вызов неизбежности гибели при падении, заставляет наше воображение работать сверхурочно. Выживание этих героев требует, чтобы мы задумались о последствиях. Что значит пережить верную смерть и как такое выживание меняет отношение человека к миру? Меняется ли ответственность персонажей перед собой, перед самой жизнью? Остается ли выживший прежним человеком? Рушди прямо спрашивает, неизбежно ли рождение влечет за собой падение, а Уэлдон задает вопросы, не менее наводящие на размышления.
Если бы мы рассматривали полеты только в тех произведениях, где персонажи летают в буквальном смысле слова, то получилась бы довольно скудная дискуссия. Эти примеры реальных полетов, как бы ни были они необходимы, остаются ценными главным образом потому, что они дают нам инструкцию по интерпретации образного полета. Есть ирландский роман о маленьком мальчике, который растет, чтобы стать писателем. Когда он взрослеет, то обнаруживает, что для приобретения опыта и видения, необходимых ему для того, чтобы стать писателем, ему придется покинуть дом. Проблема: дом - это остров. Единственный способ уехать - пересечь водоем, что является самым драматичным и окончательным вариантом ухода из дома (а он - молодой человек, боящийся воды). К счастью, у него есть подходящее имя, чтобы помочь ему: Дедалус. Не слишком ирландское имя для юноши из Дублина, и это не первое имя, которое он выбрал для юного Стивена, но именно его выбрал Джеймс Джойс для романа "Портрет художника в юности" (1916). Стивен чувствует себя скованным строгостями ирландской жизни, семьей, политикой, образованием, религией и узким кругозором; как мы уже знаем, противоядием от ограничений и оков является свобода. Последние части романа наполнены образами птиц, перьев и полета, которые, не имея отношения к буквальному полету, вызывают мысли о метафорическом полете, о побеге. Стивен прозревает - джойсовское религиозно-эстетическое слово, означающее пробуждение, - на девушку вброд, и в этот момент он испытывает ощущение красоты, гармонии и сияния, которое убеждает его в том, что он должен быть художником. Девушка не является ни уникально красивой, ни запоминающейся сама по себе. Скорее, сцена прекрасна в своей совокупности, или, возможно, точнее было бы сказать, в его восприятии этой совокупности. В этот момент повествование описывает ее как птицу, начиная с пернатых краев ее подштанников и заканчивая грудью, похожей на грудь какой-то "темно-пламенной птицы". После этого прозрения Стивен начинает размышлять о своем тезке, создателе крыльев для побега с другого острова, которого он считает "ястребоподобным". Наконец он объявляет, что должен пролететь мимо сетей, которые, по его мнению, расставлены для того, чтобы заманить его в ловушку условностей и малости, доставшихся каждому дублинцу в наследство. Его понимание полета чисто символическое, но от этого его потребность в побеге не становится менее реальной. Чтобы стать творцом, его дух должен воспарить, он должен быть свободен.
Действительно, часто в литературе освобождение духа рассматривается в терминах полета. В своей поэзии Уильям Батлер Йитс часто противопоставляет свободу птиц земным заботам и несчастьям людей. Например, в своем великом произведении "Дикие лебеди в Куле" (1917) он наблюдает, как прекрасные птицы поднимаются и кружатся, вечно молодые, в то время как он, мужчина средних лет, с каждым годом все сильнее ощущает притяжение гравитации. Он не скрывает, что Зевс принял облик лебедя, чтобы восхитить Леду и породить на ней Елену (Троянскую), а явление архангела Деве Марии он также видит в виде крыльев и птиц.
Точно так же мы говорим о душе как о крыльях. У Шеймуса Хини есть несколько стихотворений, в которых души усопших, как говорят, отлетают от тела, и в этом он далеко не одинок. Представление о том,
