Из проповеди одного жрецаЛассара я отыскала в библиотеке. И ничуть не удивилась. А что, самое тихое место, если подумать. Где еще от гостей скроешься?
Он устроился на полу, скрестивши ноги, и положивши на колено тяжеленный том. Книга выглядела довольно зловещей, а еще тяжелой.
Я такую и не подняла бы.
– Доброго дня, – сказала я, раздумывая, как бы так половчее нужный вопрос задать. В голове царила пустота, а на языке вертелось совершеннейшие глупости. – Скажите, а вы…
На меня уставилась Тьма.
– Вам удобно? В доспехе?
Говорю же, глупости.
– Сидеть и все такое. Носить? Он вообще снимается?
– Нет.
И хмыкнул так, насмешливо.
– Чего ты хочешь, дитя?
Дитя? Хотя… наверное… с его точки зрения и вправду… сколько мне? А он уже не одну сотню лет застрял.
– Поговорить, – вздохнула я. – Я присяду, ладно?
И бочком, бочком, под внимательным этим взглядом, подобралась к креслу. Села. Вспомнилось вдруг, что спину надо держать прямо, а руки на коленях. Правда, хвост нервно подергивался, к этикету неприученный.
Лассар ждал.
– А… что вы читаете? – опять не то. И не выходит у меня сосредоточиться.
– «Описание земель дальних и народов, их населяющих», – Лассар развернул книгу.
Карта какая-то… и никакой зловещести.
– И как?
– Врет, сволочь. Но забавно.
– Это…
– Что на краю мира есть острова, где живут люди с песьими головами.
– А… – понимающе потянула я. – И еще одноглазые великаны?
– Читала?
– Нет. Там… в общем, где я была, тоже писали… всякое. И пишут, – я вздохнула и поерзала. – Вы… извините, я ни в коем случае не желаю задеть ваши чувства, но… просто…
– Мои чувства задеть крайне сложно, – Лассар чуть склонил голову.
– Тогда хорошо. Наверное. То есть… в общем… в тот, в прошлый раз… вас… отправили… не знаю, как это называется. Отключили… ну…
– Отдых. Это считается отдыхом, – помог Лассар и книгу закрыл.
– А на самом деле?
– На самом деле разум остается меж сном и явью. Просыпается память. Оживает. И порой ты не понимаешь, где ты. И что происходит. Я снова и снова вижу ту нашу жизнь. И иную. Свою смерть, которая не была приятной. И перерождение.
– Извините.
– Ничего. Я привык. Так что?
Я сделала глубокий вдох.
– Та девушка, которая… которую спас предок Ричарда, а потом на ней женился… из-за неё все началось? Понимаете, Замок, он показывает мне… кое-что. И я видела её. И её разговор с мужем. Она говорила, что боится вас. Вы ведь видели, её, настоящую?
– Вот оно что, – огромная рука в латной перчатке накрыла книгу. И показалось, что сейчас продавит. И эту вот обложку темной кожи, и рыжие страницы, и каменные плиты пола. – Что еще он тебе показывает?
– Я…
– Это важно, девочка. Она никогда не беспокоит по пустякам.
– Она?
– Когда-то давно… очень давно… так, что будь я иным, я бы и забыл, наверное, я видел, как женщина… самая удивительная женщина, которая только существовала в этом мире… она отдала свою жизнь, а с нею и душу, и посмертие, чтобы защитить тех, кого любила.
– А вы любили её? – я прикусила язык.
И так понятно, что любил. О таком не спрашивают.
– Это не имеет значения. Но рядом с нею мне легче быть таким вот, – Лассар поднял руку, и её окутала тьма, которая, впрочем, тотчас почти впиталась в перчатку. – Так что?
И я рассказала.
Обо всем.
О той комнате.
И обрывках видений, которые никак не складывались в одно. Всех видений. О зеркале. О тьме в ней. И душе.
– Ты говорила Ричарду?
– Нет.
– Почему?
– Как-то вот… не знаю… понимаешь, получается, будто я подглядываю. Я не нарочно! Но ведь получается же. К тому же хотела разобраться, что я вижу… а не выходит.
– Женщины, – вздохнул Лассар тяжко. – Как с вами… непросто.
– Зато интересно, – я поерзала. И хвост сам лег на колени, ткнулся пушистой кисточкой в руки, ластясь. – Надо рассказать, да?
