вне зависимости от своего ко мне отношения захочет таким вот образом поставить предполагаемого гостя в неловкое положение. А, значит, что? Значит, налицо самоуправство слуги. И слуга этот не хочет, чтобы мы с князем встретились. И, значит, за мной никто не придет. Видимо, либо я должен посидеть и, обидевшись, убраться восвояси, либо князь, оскорбившись моим опозданием, откажет в приеме. Слуг в старом особняке мало. Значит, нужно просто идти и искать князя. И искать громко, так, чтобы меня слышно было во всем доме.
— Федор Васильевич! — голосил я, плутая в лабиринтах комнат. — Ваше сиятельство!
Повсюду была накрытая пыльными чехлами мебель, наглухо задернутые шторы, полумрак и запустение. Но дорога, кажется, верная. Я могу ошибаться, но память подсказывает, что в прошлый раз вели меня именно этим путем.
— Федор Васильевич! Ваше…
— Ты чего разорался, ирод? — напустилась на меня невесть откуда появившаяся тётка.
— Так заблудился. Меня нынче князь на встречу позвал, время уже вот-вот подойдет, а я в прихожей жду, и никто за мной не приходит. Вот так просижу, а потом скажут — мол, опоздал.
— Это да, — сменила тётка гнев на милость, — это может быть. Князь порою бывает ох и крутенек! Ну давай, сведу тебя к нему. Он и впрямь нынче ждет кого-то. Агафью, вон, озадачил с утра булки печь. И чтобы, говорит, ко времени горячими были, чтобы с пылу — с жару!
Тетка трещала, перескакивая с одного на другое, но при этом резво топала по особняку. Не всегда путь наш пролегал через господские комнаты. Порою приходилось проходить через переходы, прикрытые с двух сторон портьерами, но я был этому только рад. Плевать на пыльный сюртук, зато не опоздаю.
Мы подошли к массивной отделанной орехом двери, когда часы начали отбивать два часа. Подле нее на стуле сидел тот самый лакей, что открывал мне двери. При виде нас по лицу его пробежало изумление, тут же сменившееся испугом, чуть ли не паникой, Он подскочил со стула и загородил собой дверь.
— Не пущу! Болен князь, не принимает никого. Прочь подите! Прочь!
Может, я бы и послушался, но поведение слуги уж больно хорошо это ложилось в придуманную мною теорию заговора. А потому я заломил ему руку за спину и его же лбом открыл дверь.
— Добрый день, ваше сиятельство, — поприветствовал я князя.
Нынче он решил принять меня в кабинете. Одет был торжественно, с орденской лентой Андрея Первозванного через плечо. Чуть ниже Андреевской звезды была еще одна — ордена Владимира с мечами и бантом. Степени я не разобрал. Я и в орденах-то разобрался не сразу: одна звезда, да и другая звезда. Но потом вспомнил, что Андрей носится выше всех. Были у князя и Георгий, и Станислав, и еще что-то, сверкающее драгоценными камнями и драгоценными металлами. Я на этом фоне смотрелся весьма скромно. Да что там — лакей, все еще пытающийся вырваться из захвата, в своей расшитой золотом ливрее выглядел солидней и представительней меня.
При виде нас троих — меня, подвывающего и скрючившегося слуги да приведшей меня женщины, с любопытством заглядывающей в кабинет, князь сперва удивился, а после нахмурился. Подвижные брови его, взлетевшие было к середине лба, грозно сошлись к переносице.
— Что сие означает, господин Стриженов? — спросил он таким голосом, что у меня за спиной раздался тихий испуганный писк:
— Ой, матушки!
Я толкнул ливрейного вперед, добавив ускорения коленом. Он пробежался чуть вперед и рухнул на колени перед своим хозяином.
— Вот, ваше сиятельство, этот холоп пытался не пустить меня к вам. Да и вообще приложил все усилия, чтобы я не попал на эту нашу встречу.
— Савелий! — рявкнул Тенишев. — Так ли это?
— Навет! — возмутился Савелий, растирая пострадавшую руку. — Поклеп! Все по вашему слову сделано! Сами же говорили: мол, коли не явится, али опоздает — гнать со двора. А ить он опоздал! На целых две минуты опоздал!
Тут уже не выдержал я.
— Ах ты паскуда! Ах ты морда сволочная лакейская! А кто мне приглашение привез за три часа до визита? А кто меня в прихожей бросил? А кто меня в кабинет пытался не пускать, хотя часы только-только второй удар отыграли? Да кабы не та добрая женщина, — я бросил быстрый взгляд на выглядывающее из коридора любопытное лицо — я бы до сих пор либо в прихожей сидел, ожидая, когда меня проводят, либо по дому бродил, искал, где выход. А когда я с ударом часов к дверям таки появился, кто меня кинулся останавливать?
Тут я впервые увидел, как это бывает, когда человек темнеет лицом. Я даже испугался: как бы и без того не слишком здорового князя кондратий не хватил. В кабинете словно грозовая туча собралась. И ударить молнии княжеского гнева должны были в этого самого Савелия.
— Говори, Савелий!
Тенишев на этот раз не кричал, но от его тихого голоса повеяло куда большей угрозой.
— Действительно ли было всё так, как господин Стриженов рассказал?
— Лжа это! Навет! Врет он всё! Извести меня хочет!
— Так это проверить можно, — пожал я плечами. — У водителя спросить, который этого мерзавца нынче ко мне привозил. Или, вот…
Я оглянулся и поманил приведшую меня женщину, которая активно подслушивала у полуоткрытой двери. Та сделала два неуверенных шага и остановилась на пороге кабинета.
— Марфа, расскажи, как все было. — велел князь. Вроде, и мягко сказал, но и угроза в голосе присутствовала.
— Дык… этот господин, — она ткнула в меня пальцем, — по дому ходили, вас, ваше сиятельство, кликали. Ну я его и привела сюда, значится. К кабинету. А Савелий Лукич тут, перед дверью, на стуле сидел. Нас увидел и как вскинется — не пущу, мол, не принимает князь. Да только господин его скрутил, и все одно вошел.
— Я тебе, Савелий, что велел? Гостя встретить да сюда ко мне проводить. А ты, значит, у кабинета караулил?
— Я, как и положено, встретил. В туалетную комнату проводил, чтобы гость после дороги себя в порядок привести мог. Ну а что ко времени он не успел, тут уж не моя вина. Мобиль-то ваш, ваше сиятельство, неисправен был. Вчера только детали нужные из города привезли. Пока Петька, шофер наш, с ремонтом управился, уж и ночь настала. Вот сегодня с утра
