войны, уже не встретишь ни души…
После пяти на улицах действительно уже снова совсем пусто. Спритц привычно семенит вдоль кирпичной стены своего собачьего фейсбука, оставляя отдельные комментарии, а иногда лайки и гавки. Завершив собачьи ритуалы, мы опускаем в ящик человечье письмо и возвращаемся домой.
Еще издалека слышно, как соседская 11-летняя Клаудия из дома напротив на всю улицу обсуждает по скайпу с одноклассниками задание по истории на завтра: доклад об островах лагуны на выбор.
Темы такие: сумасшедший дом на Сан-Серволо, Сан-Лаззаро и карантин, чума и призраки острова Повелья. Клаудия в нерешительности – ее привлекают и сумасшедший дом, и призраки. В конце концов выбор падает на Повелью.
Остров, куда в XVI веке в безжалостной попытке спасти город свозили сотни тысяч венецианцев, заразившихся чумой, скидывая в море без разбору живых и мертвых. Сжигая одежду. Остров из пепла, крови и костей. Тот самый остров, где потом разместили психиатрическую лечебницу, а страшный доктор ставил эксперименты на своих пациентах и делал десятки ненужных лоботомий (“Пролетая над гнездом кукушки”) до тех пор, пока его подопечные не перестали покорно ждать, когда наступит их черед, а связали его и сбросили с колокольни. И каждую полночь (или полнолуние) призрак доктора летит с колокольни, оглашая темные воды страшным воплем. Так гласит местная легенда.
Клаудия делает паузу. Одноклассники под впечатлением. Даже Спритц остановился посреди улицы и развесил свои лохматые уши.
А я продолжаю думать о картинах карантинов. О том, как карантинный Тициан написал в отчаянии свою последнюю “Пьету”. Полуголый, распластанный перед Девой Марией старик, обнимающей тело мертвого Христа и уже прозревающий в нем своего сына. Тициан и его младший сын Орацио оба погибли в чуме 1576 года. И думаю о том, как весной 2020-го маленькая девочка изучает эту историю в новом карантине. Череда зеркал в длинной анфиладе веков. Не это ли сделал Тициан, включив в свое полотно картину в картине: он и сын молят о заступничестве. Не помогло. Тогда ничто не могло помочь.
Сегодня же мы в ужасе узнаем не только о заниженной в десять раз статистике смертности от вируса в Китае, о том, что, возможно, реальный уровень смертности достигал 39 %, и не только о том, что бессимптомных носителей вируса они из общей статистики тихонько исключали, но и о том, что природа заболевания иная – об этом уже писали многие врачи, – внутри нынешней коронавирусной инфекции есть две болезни. Первая болезнь – вирусная, она ранняя и проходит практически без проявлений. В части случаев она запускает вторую болезнь (разрушение тканей и отказ легких и иногда других тканей), но эта вторая в своем максимальном проявлении уже не зависит от первой. Первую вирусную можно было бы лечить антивирусными препаратами (например, тем же интерфероном). Но совершенно непонятно, кого лечить, ведь начало болезни незаметно. Вторая – уже смертельная болезнь, острое воспаление легких не лечится и лишь усугубляется интерфероном, который под действием этого вируса включается слишком поздно. Антивирусные препараты на нее не действуют, поскольку вируса, по сути, в организме уже нет. Китайцы врали и о протоколах лечения этой второй, рапортуя об успехах там, где они были весьма сомнительны. Особенно с использованием ИВЛ.
