Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
возможно, не распался бы полностью, как это случилось в итоге, ведь в этом случае Ельцин был бы заинтересован не в крахе, а в сохранении Союза, пусть и в каком-нибудь ином виде. Но Горбачев ушел со своего поста только 25 декабря 1991 г., а к тому времени главы России, Украины и Белоруссии уже тайно встретились по инициативе Ельцина и договорились о создании Содружества Независимых Государств – значительно урезанной версии Советского Союза, с объединенными вооруженными силами, но без общего президента или парламента; спустя несколько дней все три республики ратифицировали это соглашение. Когда через неделю, 16 декабря, в Москву прибыл госсекретарь США Бейкер, в Кремле его принимал российский президент Ельцин в компании нового министра обороны СССР маршала Евгения Шапошникова. Отставка Горбачева стала признанием сложившейся ситуации – страны, где он был президентом, больше не существовало.
Статуя Дзержинского, сброшенная с пьедестала 23 августа 1991 г., теперь стоит в парке искусств «Музеон» в Москве. В 2006 г. ее точная копия была установлена в столице Белоруссии Минске[47]
В это время за кадром бесчисленные руки припрятывали, брали под контроль или присваивали имущество советского правительства и распущенной после переворота КПСС, но именно Ельцину, действовавшему от имени Российской Федерации, досталась львиная доля. Республиканские лидеры последовали его примеру в отношении активов государства и партии, находившихся на вверенных им территориях. Российская Федерация стала государством – преемником СССР, а советский красный флаг над Кремлем сменился российским триколором. Другие республики – одни с энтузиазмом, другие потому, что у них не было выбора, – объявили себя суверенными независимыми государствами. Советский Союз, который всего десять лет назад был внешне незыблемой сверхдержавой с мощной армией и полицейским аппаратом, а также с правящей партией, в рядах которой состояло почти 20 млн человек, подвергся саморазрушению, и в его защиту не прозвучало ни единого выстрела.
Заключение
Чтобы создать и сохранить Советский Союз, были пролиты реки крови – крови идеалистов, карьеристов и негодяев, но преимущественно крови обычных людей, озабоченных главным образом собственным выживанием. Страна на многие десятилетия отрезала себя от внешнего мира, занимаясь «строительством социализма», которое в значительной мере заключалось в усилении и модернизации государства. Это государство совершало чудовищные преступления против своего же народа: Большой террор, выселение кулаков и этнические депортации, создание и расширение ГУЛАГа. Затем, оправдав давние опасения, пришла беда извне – Вторая мировая война, и кровь полилась снова. После войны, сопровождавшейся чудовищными разрушениями и десятками миллионов человеческих жертв, границы опять закрылись, а жизнь постепенно начала налаживаться. Почти 50 лет прошло без серьезных потрясений и особого кровопролития.
В результате всех этих неурядиц появился брежневский Советский Союз, с которого и начался мой рассказ. Это было государство всеобщего благосостояния, все еще сравнительно бедное, но, безусловно, эгалитарное. Получить образование и найти работу мог любой желающий, однако характерных для предвоенных лет гигантских возможностей подняться (или опуститься) благодаря вертикальной мобильности уже не было. Широкие массы приобщались к высокой культуре, хотя кое-кого из ее творцов это раздражало, как и попытки защитить их от «упаднических» западных веяний. Мужчины много пили, не встречая никакого порицания со стороны общества; женщины, по-прежнему вынужденные прибегать к абортам в качестве инструмента планирования семьи, несли на себе двойной груз оплачиваемого труда и домашних обязанностей. В обществе царил мультикультурализм (как сказали бы мы сегодня); прилюдно демонстрировать национальные предрассудки было не принято. В зазорах государственной экономики с ее неповоротливой системой централизованного планирования цвела коррупция. Тяжелая промышленность, созданием которой так гордились в 1930-е гг., нанесла серьезный ущерб окружающей среде, а чернобыльская авария подчеркнула драматизм этой ситуации. Несмотря на декларируемую приверженность идее мира во всем мире, режим тратил огромные суммы на военные нужды. Границы слегка приоткрылись, но недостаточно широко с точки зрения образованного среднего класса. Спецслужбы больше не терроризировали население; слежка перестала быть тотальной, а рука государства не карала кого попало. Вместо этого органы безопасности сосредоточили свое внимание на сравнительно немногочисленных диссидентах, голоса которых усиливались многократным эхом зарубежных радиостанций вроде радио «Свобода». Жизненным кредо большинства стал уход в частное пространство, однако предсказуемое, рутинное течение жизни на фоне набившего оскомину напыщенного дидактизма советской пропаганды больше нравилось пожилым, а не молодежи.
Брежнев называл эту систему «социализмом», и она действительно удовлетворяла многим формальным критериям социализма: государственная собственность, социальная защита, эмансипация женщин и толерантность к этническому разнообразию. Система была несовершенна: она требовала частичной изоляции Советского Союза от внешнего мира, и в ней не было демократии в смысле возможности избирать и смещать лидеров или выбирать между конкурирующими политическими партиями. Однако отсутствие демократии не особо волновало советских граждан; главным образом им не хватало материального благополучия. Теоретически «социализм» должен был принести изобилие, но уровень жизни в СССР не дотягивал до западного, а с 1960-х гг. ничто уже не указывало на то, что этот разрыв удастся быстро преодолеть. Если это и было социализмом, то, похоже, многим советским людям хотелось чего-то получше.
Как только Советского Союза не стало, все тут же начали называть его «империей». В СССР этим термином не пользовались, поскольку с советской точки зрения империи могут быть только у капиталистов, да и на Западе его в основном применяли лишь в контексте «империи зла». Но в начале 1990-х гг. слово «империя» зазвучало отовсюду, и по понятной причине: многонациональное государство, которое внезапно лишилось своих окраин, наверняка должно было быть империей; а как только СССР стали считать таковой, его развал оказалось легко объяснить как процесс избавления колоний (национальных республик) от эксплуатации со стороны империалистического центра (Москвы и русских). Но, несмотря на всю правдоподобность такого взгляда на вещи, истинным он был лишь отчасти.
Во-первых, предположение, будто Москва экономически наживалась на своих «колониях», звучит сомнительно. Жители национальных республик начали так считать только в годы перестройки. В России же ситуацию представляли себе совершенно иначе и считали, что экономическая выгода доставалась прежде всего республикам; западные экономисты, которые обычно избегают этого запутанного и скользкого вопроса, склонны соглашаться скорее с этой версией. Во-вторых, модель «освобождения от колониальной зависимости» предполагает ситуацию, в которой население колоний восстает против своих угнетателей и изгоняет их. Эту модель можно с определенной натяжкой применить к случившемуся в Прибалтике (которую СССР мог себе позволить потерять), но она вряд ли подходит для остальных республик. В большинстве случаев их главы объявляли о независимости не под непреодолимым давлением народных масс, но скорее воспользовавшись великолепной возможностью встать во главе суверенной нации, не прилагая к тому никаких усилий, и эту возможность подарил им развал Советского Союза. Более того, даже в этом они брали пример с России, которая, если следовать имперской модели, видимо, сама себя освободила от собственного же «имперского господства».
Западные комментаторы предсказывали России (и, если повезет, всем остальным новым государствам) демократическое постсоветское будущее – после того, как их экономики неизбежно укрепятся под благотворным влиянием рынка. Но наученные историческим опытом россияне готовились к трудным временам. Результаты опросов общественного мнения 1990-х гг. свидетельствуют, что в лучшем случае пятая часть респондентов считали, будто «демократия» в ее западной форме пойдет России на пользу; к тому же наблюдение за политическими практиками на постсоветском пространстве сформировало общее негативное отношение к самому слову «демократия», а заодно и к словам «свобода» и «выборы». В 1999 г., отвечая на вопрос, какую из тринадцати предложенных характеристик они считают самой важной, жители России поставили демократию на предпоследнее место: ниже нее оказалась только «свобода предпринимательства». Верхние строчки заняли «стабильность» и «социальная защита».
В бурное первое десятилетие правления президента Ельцина повсюду звучало новомодное слово «шок». «Шоковой терапией» окрестили тот подход к приватизации, который, следуя советам западных экономистов, избрал Ельцин, а проводил в жизнь Егор Гайдар (внук известного детского писателя советских времен). Учитывая, что практически все в стране раньше принадлежало государству, приватизация была грандиозным начинанием,
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
