Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
бы, будь она в самом деле в книжке Родари. Но стоило моргнуть, и звезды исчезли, сердце снова забилось, а тьма вернулась – накрыла волной.
Тьма – не всегда что-то плохое. В конце концов, без нее мир был бы совсем другим. Без нее и люди были бы другими – если бы вообще были. Темнота бывает уютной и безопасной: поддерживающими тенями позади нас, снизошедшим сном после долгого дня, местом, которому можно поведать свои секреты. Но эта тьма была другой. Холодной и безразличной.
Сражаться с темнотой можно не только с помощью огня. Любая тьма боится определенности. Она боится, как и все остальное на свете, что ее объяснят и она перестанет быть неизвестностью.
Уля открыла рот. Провела языком по зубам. В темноте они казались горными хребтами, которые выдали Уле по ошибке вместо рядов акульих резцов, подходивших ей куда больше. Вдох. Выдох.
Слова не клеились.
Что-то было во всем этом неправильное – что-то кроме падающего в никуда лифта, путешественников во времени и реки времен. Что-то, вертящееся на языке. Подкатывающее к горлу, словно…
В темноте лифта раздался гулкий стук. Кабину качнуло – и Улю вместе с ней. Где-то глубоко в толще воды затонувший корабль готовился завалиться на бок и упасть еще ниже.
Уля отпрянула в сторону, снова угодив руками на осколки, но на этот раз хотя бы не треснувшись затылком о поручень.
Что-то упало на крышу лифта. Что-то прямиком из фильма ужасов, и, если ты не увидишь его, то так и погибнешь в страхе.
Уля выпрямилась и прислушалась. Над люком действительно что-то двигалось.
Лифт мог остановиться в любой момент. Он уже проделывал это, когда Уля познакомилась со спешащей на интервью рукодельницей и когда оказалась в своем расходившемся по швам офисе. Может, он сделает это снова. До того как сквозь потолок прорвется тонкое лезвие щупальцев.
Наверху что-то бряцнуло, и Уля захлопнула рот ладонью – вдруг ее не услышат и оставят в покое? По потолку снова ударили. Раз, другой, третий. Звук был таким, словно кто-то – или что-что – очень хочет войти. Наверное, так же сильно, как Уля хочет отсюда выбраться.
Стук повторился. Сердце Ули панически колотилось, и сквозь пульс, забивший ее уши, она пыталась понять, продолжает ли спускаться лифт или…
Через мгновение Уля поняла две вещи.
Лифт все еще двигался.
Стучали по люку. Или в люк, если это был кто-то вежливый.
(Уля сомневалась, что щупальца обладали хоть какими-то манерами.)
И Уля ответила: ударила костяшками пальцев по стенке. Несильно.
Может, стоило повторить, чтобы ее услышали наверняка. Или молчать, чтобы не услышали никогда. Не добрались и не переварили, не оставили онемевшей, вне времени, вне пространства, вне чего бы то ни было.
Стучавший повторил ее ритм, а потом Уля услышала голос. Вернее, интонацию.
Кто-то был вне лифта, и этот кто-то пытался с ней заговорить. Совсем как тогда, давным-давно, до тринадцатого этажа и нитей, и крокодилов, и улыбок. Когда Уля начала сходить с ума. Когда Уля связалась с Ателье. Она подскочила на месте, положила ладони на стены и обошла лифт, прислушиваясь. В одном из углов голос звучал громче. В одном из верхних углов, но это было неудивительно.
Ей, кажется, задали вопрос. Уле хотелось ответить, но она боялась, что тьма сожрет ее собственный голос.
Она снова стукнула по поручню. Ей ответило металлическое эхо люка.
Следующая фраза была длинной – Уля ловила неразборчивое бормотание так жадно, словно оно было бодрящим, горьким и с пенкой. Как кофе.
А потом голос затих.
Уля брякнула рукой о поручень. О стену. Прислушалась. Повторила. Тишина.
Но когда Уля уже решила, что все это ей показалось, сверху раздался ужасный, похожий на стон, скрип. И она смогла разглядеть свои руки.
Тьма стала менее густой, и глаза ее различили очертания поручня, кучки осколков и даже наполовину погребенную под ними кружку.
Уля запрокинула голову: скрип нарастал. Болты медленно поворачивались – кто-то отвинчивал люк. Раздался предупреждающий окрик – Уля все еще не различала слов, но поняла, что лучше отойти в сторону.
Болты падали один за другим: Уля переставляла ноги так, будто очень медленно училась вальсировать. Как когда-то в школе, в зале, где тоже было полно зеркал и поручней. Несколько минут позора на сцене. Слишком узкое платье, в котором двигаться было так трудно, будто Уля была русалочкой, разменявшей хвост на ноги. Совершенно зря.
Люк приподнялся, но тут же хлопнулся обратно. Слишком тяжелый. От удара лампочки ожили: электричество пронеслось по ним, подобно ударившей в мельницу молнии. Они все еще мигали, но этого было достаточно.
Лодочки ударились о стену – Уля выбросила их, не глядя, подтянулась на поручне, привалилась к металлу. Почувствовала его прохладу кожей – часть блузки выправилась из юбки и задралась. Уля поскользнулась и чуть не ухнула вниз, но удержалась. Перевернулась. Зацепилась за край ненадежной арматуры под разбитым зеркалом. Добралась до люка. Выкрикнула «Тяни!» и навалилась на темный край.
Люк поднялся еще раз – Уля успела разглядеть очертания чего-то мешковатого, – а потом упал. Уля еле успела убрать пальцы и нащупать хрупкие арматурные ребра. Голос опять заговорил, и Уля отчетливо слышала над головой тяжелые шаги.
Человек. Или что-то достаточно человекоподобное для такого ровного ритма.
Уля понадеялась, что это Рахи. И тут же удивилась этой мысли, хотя было ли в ней что-то удивительное? На самом деле?
Металлические прутья медленно прогибались. Уля смотрела вниз, на усеянный зеркальными осколками пол – в них отражался потолок, который, казалось, теперь грозился взять Улю в тиски. Волосы вырвались из наспех свернутого узла, прилипли ко лбу, закрыли обзор. Уля приподняла голову, сжала зубы и дотянулась до люка.
– Тяни!
Шаги над ней ускорились, и люк начал поддаваться. Все Улино дыхание, казалось, стремится вверх, по ее рукам, и, подобно пару в машине, придает ей сил.
Что ж, паровой двигатель на ее месте справился бы куда лучше. Уля закрыла глаза и, кажется, зарычала.
В нос ударил стойкий запах позеленевшей воды. Где-то близко, слишком близко проснулась лампочка, и темнота под веками сменилась красным светом.
Через мгновение пальцы Ули наткнулись на пустоту. В животе появилось то странное чувство, похожее на бабочек, но на самом деле означавшее, что земля уходит из-под твоих ног в отнюдь не романтическом смысле.
Осколки усеяли ее руки и левую сторону лица: она не успела закрыться. У нее было все время на свете, но Уля не успела.
Боль походила на старого друга, с которым
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
