но хорошо зарабатывал, из старой московской семьи, весьма состоятельной по шаблонам того времени: квартира, дача, машина. Но надо было что-то решать, и она дала согласие обоим, два кавалера стали готовиться к свадьбе, были назначены две регистрации в двух московских загсах. Всё женское население сошлось в жестокой схватке – за кого выходим замуж. Отдел бурлил, мы с Санькой ухахатывались, Горыныч активно включился в дебаты, плавал во всех этих сплетнях. Свадьбы должны были состояться с разницей в неделю, невеста наша решилась за день до первой, которая была намечена на следующий день после получения офицерского звания одним из её кавалеров, вышла за него замуж и через пару дней улетела с ним по месту его службы. Это меня не очень удивило – всё бывает в жизни.
А удивило меня то, с каким сладострастием одна не шибко молодая из наших сотрудниц выговорила второму, разыскивающему свою вдруг пропавшую невесту, с которой ему идти через несколько дней под венец, и, увы, не состоявшемуся жениху, по телефону:
– А Юля больше у нас не работает, она вышла замуж и улетела с мужем на место его службы.
По её возбуждённому радостному лицу было видно, что это самое счастливое событие в её жизни. Интересно, что у половины женщин в отделе тоже были лица победителей. Взглянув на моё удивлённое лицо, она спросила что-то неопределённое, вроде того:
– А Вам как?
– А Вам?
– Молодец девка, так толково разобралась.
– А по мне, так парню больше повезло.
– Да уж, такую красавицу в часть повёз.
– Нет, я полагаю, что тому, с которым Вы говорили, повезло больше.
– А ему-то с чего вдруг?
– Не женился на такой суке.
***
К концу года я заскучал, стало понятно, что профессионально, как будущему специалисту по обработке давлением, мне здесь делать нечего – нет здесь технологических проблем для моей профессии, а специалистом можно стать, только решая их.
В это время мне попались в руки РТМ (руководящие технические материалы), выпущенные ведущим институтом автомобильной промышленности НИИТавтопром, и я задумался: автомобильная промышленность СССР в те годы была на подъёме: только, что запустили ВАЗ, строился КАМАЗ, вот уж где должны быть проблемы, там-то наверняка будет интересно поработать.
Толчком к принятию решения о переходе на работу в какую-нибудь организацию, в которой технологии, которые я должен начать изучать в вузе, широко применяются, послужила очередная небольшая стычка с Горынычем.
Я стоял за кульманом, что-то проектировал, справа от меня о чём-то шептались две металлодевки, к ним подошёл Горыныч и стал, ничтоже сумняшеся, лить грязь на Саньку, излагая какие-то свои домыслы, Сашки на работе не было – приболел. Я повернул голову и посмотрел на него, чтобы он видел, что я слышу, что тут из него льётся. Технолог наш главный, увидев, что я внимательно внимаю его речам, вдруг обратился ко мне:
– Ну, ведь ты согласен с тем, что говорю?
– Нет, я считаю, что всё, о чём Вы говорите, присуще исключительно Вам.
Услышав, что я сказал нашему технологическому вождю, металлодевки, чтобы не попасть под замес, свинтились, оставив нас вдвоём, но Горыныч что-то вдруг потерял полемический задор и сказал:
– А от тебя я всю жизнь слышу одни грубости и оскорбления, – развернулся и утёк вслед за металловедками.
Тут он соврал: спорил я с ним частенько, поскольку он любил с апломбом порассуждать о технологии, зачастую не понимая её толком, но грубого слова не сказал ни разу ни в лицо, ни заглазно.
Надвигался новый год, а мы с Сашкой, поразмышляв, что будем предпринимать дальше, решили увольняться, опыт был интересным для обоих, но задерживаться тут надолго ни он, ни я не видели смысла, но дальше наши пути разошлись: я предполагал поискать счастья в НИИТавтопроме, а Сашка решил поискать где-нибудь поближе к дому, мотаться каждый раз из загорода было непросто, а он следующей весной уже заканчивал вуз и имело смысл искать работу поближе к дому.
Разыскав реквизиты НИИТавтопрома, я звякнул в отдел кадров и попросил телефон конструкторского отдела холодной листовой штамповки (КОХЛШ). Позвонил в отдел, попросил непосредственно начальника отдела и сказал ему, что хочу переговорить относительно возможности работы в его отделе, он ответил: «Приезжайте, поговорим». Что я и сделал.
Начальником отдела был Скворцов Григорий Дмитриевич – известный специалист в области листовой штамповки, мужчина лет пятидесяти пяти, основательный, спокойный, вдумчивый. Усадив меня напротив, сказал:
– Рассказывайте.
Я рассказал, где работал, где учусь, о том, что, увидев РТМ, разработанные в его отделе, захотел поработать в группе, занимающейся механизацией и автоматизацией процессов штамповки. Выслушав меня, Григорий Дмитриевич сказал:
– Мы Вас возьмём инженером-конструктором 2-й категории с окладом сто тридцать рублей. Вам ведь деньги не нужны.
Всю фразу он произнёс в утвердительном наклонении, что меня чуть удивило – где найдёшь молодого человека, которому не нужны деньги? И я ответил:
– Я женат, у меня маленький ребёнок.
– Хорошо, сто сорок рублей, больше не смогу.
– Меня это устроит, я подаю заявление на увольнение? Меня, скорее всего, заставят месяц отработать, да и самому нужно, уходя, всё в порядок привести.
– Понимаю Вас, можете не волноваться, мы обо всём договорились, будем Вас ждать.
Я встал, Григорий Дмитриевич тоже, пожали друг другу руки.
На следующий день мы с Сашкой подали заявления об увольнении, начальник отдела поинтересовался причиной ухода, мы объяснили, как есть: Сашке нужно поближе к дому, а мне нужна работа, более тесно связанная со штамповочным производством. Начальник удовлетворился ответами, но месяц заставил отработать.
Горыныч ходил по отделу и всем рассказывал, что он нас всему обучил, а мы, неблагодарные, уходим, спасибо не сказав. А мы такие.
***
Новый год отмечали дома, в семейном кругу.
Практически сразу после Нового года я ушёл в отпуск, сдав экзамены, доработал положенные дни до увольнения, мы с Санькой тепло попрощались с коллегами, с нашей начальницей и начальником отдела и в семь часов утра первого понедельника февраля 1973 года уже стоял за кульманом на Бережковской набережной.
Логистически месторасположение моей новой работы было мне необычайно удобно, всё было в масть. Я добирался до работы за тридцать пять минут и так же с работы до учёбы. Рабочий день у нас начинался непривычно рано – в семь часов утра, но он и заканчивался без пятнадцати четыре, у меня появились целых два часа времени для работы над домашними заданиями и курсовыми проектами, причём курсовые я мог выполнять на профессиональном кульмане, а не корпеть дома за чахлым пантографом и бугристой, списанной чертёжной доской.
Были минусы
