«Я» и «своей культуры», позиционирования себя от «иного»);
– коммуникативные (естественные языки, прочий символический мир, обеспечивающий возможность общения и интерсубъективных отношений);
– когнитивные (знание, способы познания, механизмы и формы ментальной репрезентации и номинации реальной действительности);
– регулятивные (социальные ценности, нормы и принципы морали, поведенческие диспозиции, табу);
– медитативно-компенсационные (психотехника, обряды, ритуалы) [10].
Таков, на наш взгляд, ряд (возможно, неисчерпывающий) однородных «атомарных» элементов культуры, на основе которых складываются, существуют феномены культуры, ее макро- и мезоформы и необъятно широкий круг ее функций, т. е. реально наблюдаемые формы бытия культуры.
В очерченном выше смысле любой феномен культуры так или иначе может быть редуцирован к приведенным «атомам культуры».
Представленный спектр элементарных культурных форм имеет еще одну особенность – они отвечают принципу дополнительности, поскольку в них сложный системный мир культуры явлен и как информация (фреймы и скрипты информации, системы ментальных репрезентаций), и как психический феномен (импрессий – экспрессий), поведенческие паттерны.
Так что, когда речь идет о соотношениях означенного спектра «атомов» (микроформ) культуры с бытующими макроформами (скажем, жанрами музыки, художественной литературой и ее текстами и т. д.), принципиально важно учитывать то обстоятельство, что макроформы культуры вовсе не являются механической суммой описанных микроформ. Здесь все куда сложнее: любая макроформа культуры являет собой систему, элементами которой выступают микроформы, находящиеся, в свою очередь, в сложных и многообразных связях-отношениях – референции, реляции, рекурсии, иерархии. К тому же, эти системы подвержены эмерджентности, т. е. способности обретать принципиально новые качества при различных сочетаниях (соотношениях) составных элементов, обеспечивая неисчерпаемое многообразие макроформ культуры, их жанровых и стилевых вариаций.
Вот здесь впору вновь вернуться к предложенным различными авторами в разное время обликам («портретам») культурной формы.
Как уже подчеркивалось, А.С. Кармин понимает культурную форму как некую трехмерную, плавно меняющуюся комбинацию знания, ценностей и регулятивов, а по мнению М.С. Кагана в роли составных частей культурной формы выступают знания, ценности и проекты [11]. При этом характерно, что они отображают культурную форму в математизированной форме – как трехмерное тело в трехмерной координатной системе «знания – ценности – регулятивы» (Кармин), или результат пересечений кругов, являющих собой составные элементы культуры («круг знаний», «круг ценностей», «круг проектов») по Кагану. Но, увы, эти представления не выдерживают критики. Дело в том, что любая гипотеза (концепция) в математической форме подлежит проверке на состоятельность в так называемых «предельных ситуациях». Речь идет о том, сохраняет ли смысл и операциональность данная гипотеза (скажем, культурная форма), когда те или иные параметры (в данном случае – компоненты культурной формы) принимают предельные значения, т. е. нулевое значение или бесконечную величину.
Бесконечность в отношении социальных феноменов, вероятно, неуместна, но отсутствие («нулевое значение») некоего элемента культурной формы вполне возможно и допустимо. Например, если некая «культурная форма» не содержит такие компоненты, как «ценности» и «регулятивы», можно полагать, что она выражает математические знания, что вполне относимо к культуре (является формой культуры). Однако, если в составе культурной формы отсутствуют знание и ценности, но при этом она заявляет себя как «регулятив», очевидно, что такая «культурная форма» лишена смысла, поскольку регулятивные функции как таковые возможны лишь на основе неких знаний и ценностных ориентиров. Как видим, гипотеза Кармина о структуре культурной формы, увы, не выдерживает критики (как и гипотеза Кагана).
Однако, эти обстоятельства ни в коей мере не снижают роли и значимости достижений М.С. Кагана и А.С. Кармина в развитии отечественной культурологии. К тому же, они фактически выступили в роли пионеров в попытках превратить культурную форму в элемент культурологической методологии и в объяснительный принцип культурологической науки, обозначив новый тематический локус развития культурологии.
А что касается нашей позиции, культурная форма нами видится не как плавно меняющаяся «смесь» знания, ценностей, регулятивов и проектов, а как комбинации и система из множества элементов (фреймов и паттернов) смыслового и писхоэмоционального бытия человека: эмотивных, эготивных, когнитивных, коммуникативных, регулятивных, медитативно-компенсационных и виртуально-импрессионных.
В этом контексте реальные формы культуры можно трактовать как результат «сборки» (авторского творчества) или «самосборки» (историко-генетического, эволюционно-синергетического развития) культуры. Ведь культура в рамках идей информационно-семиотической теории представляет собой сложную информационную «систему-процесс», а указанные элементарные формы культуры являют собой не что иное, как типические фреймы и паттерны, из которых состоит и на основе которых она (культура) строится.
Вот здесь, вероятно, настала пора задаться вопросом: «Проецируется ли предложенная нами типология элементарных форм культуры на культуру в ее реальных проявлениях, в ее „макроформах“»?
Однако, у этого вопроса есть и другая сторона. А именно – каков уровень обоснованности тех культурологических типологий, что ныне в ходу?
Дело в том, что многообразие бытующих культурологических типологий почти не поддается обозрению и описанию. И самое главное – распространенные типологические системы культуры, к сожалению, не отвечают базовым методологическим критериям, требующим, прежде всего, проявления онтологической сущности и структуры типологизируемого объекта. У разных авторов (исследователей) порой фигурируют совершенно разные, никак не стыкующиеся виды, формы и типы культуры. К тому же, нередко в этих типологиях наряду с уже перечисленными критериями типологизации культуры используется и категория «отрасль» без особых пояснений и обоснований. И что более всего озадачивает: бытующие ныне типологии культуры чаще всего строятся на основе критериев (категорий), не имеющих онтологического статуса, т. е. выражающих лишь отдельные предикативные, ситуативные, преходящие, временные, контекстные признаки культуры. Например, весьма распространены такие критерии типологизации, как:
– характер связи культуры с религией;
– регион, географическое пространство привязки культуры;
– этнические признаки культуры;
– хозяйственно-экономический уклад в пространстве данной культуры;
– принадлежность социума, носителя данной культуры к той или иной исторической форме общности;
– сфера деятельности, обслуживаемая культурой, хотя очевидно, что вне культуры не может быть ни одной сферы деятельности, а сама культура по сути своей не может быть «обслуживающей», поскольку является базовым условием и необходимой предпосылкой деятельности вообще и любой конкретной деятельности – в частности.
Ведь культура – это форма бытия человека. В этом смысле культура «обслуживает» разве что формы и виды активности человека: мышление, коммуникацию, деятельность (ее виды, формы и процессы).
В итоге в столь «размытой оптике» подходов выделяются такие «типы» культур и такое их обилие, которое, в общем, не создает системности, а лишь соотносит культуру предикативно с различными аспектами социального бытия (хотя, разумеется, любая типология приоткрывает некие грани изучаемого объекта и в этом смысле не бесполезна):
• культура человечества;
• культуры различных исторических эпох;
• культуры различных этносов и стран;
• религиозные культуры;
• культуры различных социумов и социальных групп (городская, сельская, крестьянская);
• личностная культура;
• культура труда;
• культура быта;
• культура производства (промышленного, аграрного, сервисного);
• культура языка, культура речи;
• политическая культура;
• правовая культура;
• моральная культура;
• эстетическая культура;
• культура поведения;
• гражданская культура;
