ничего, ты прав папа – произнес Влад.
– Значит, они вывели Свиридова из игры, поэтому, поэтому закрылся проход. Я ведь не подумал об этом. Но, ладно, теперь даже лучше. Хорошо лишь то, что хорошо кончается – не обращая внимания на сына, бормотал сам себе Возков.
– Они казнили того парня? – спросил Влад, в полной тишине его голос прозвучал мрачно, совсем не соответствуя возрасту Влада.
– Точно так, государство казнило преступника – отчетливо и жестко произнес Возков.
– За этот проход? – спросил Влад, всё же плохо соизмеряя произошедшее.
– Мы говорили с тобой об этом. Не за проход, а за то, что он хотел заменить наш мир чужим миром, который убил бы всех нас – Возков говорил, Влад смотрел на него, но лицо отца не соответствовало произнесенным словам, оно было отстраненным, от этого произнесенное не выглядело утверждением, не казалось аксиомой.
Во всем этом было что-то другое, что-то на уровне незавершенного размышления, которое не имело возможности отбиться от огромного количества сомнений и вопросов, что наседали со всех сторон, стараясь во что бы ни стало разрушить догму, заставить усомниться в незыблемости простейших истин. Государство казнило преступника, который посягнул на его основы. Что может быть проще и понятнее. Здесь, свет от тьмы, что вода от песка. Но нет не было всего этого в словах, не было этого в выражение, и от того сумрачное чувство наполняло детскую душу Влада.
“Отец так не думает, он думает иначе, он сильно подавлен” – вот что трепетом вонзалось, преодолевая испуг, отодвигая на какое-то время осознание того, что состоялось убийство. Пусть облаченное в форму закона, но убийство человека, который в одиночестве предстал пред множеством, который нашел в себе силы усомниться.
Что свобода, что миг. Может мысль из тех, что неминуемо обречены сгореть, не достигнув твердой поверхности. А может случай стать поперек, не испугавшись быть раздавленным потоком однообразной слепоты.
Свобода – путь. Свобода – слово. Свобода – смысл, за которым что-то большее, чем жизнь многих тысяч неспособных. А может, просто слепота. Презрение и вызов к существу. От “а” до “я”, от нуля до бесконечности, от рождения до любого смертью предложенного итога, если в рамках, если по правилам. Но здесь иное. Всего лишь миг. Всего лишь вспышка, за которую потребуется заплатить всем, что есть, тем, что могло бы быть, и, кажется, не хватит. Свобода – долг, но не для того, кто отдал всё, не доплатив, а тем, кто тенью прятался в мрачной паутине законов и сводов.
– Поедем домой. Так намного лучше. Теперь ни ты, ни Феликс не сможете воспользоваться этими дверьми – мрачно произнес Возков.
Через три минуты автомобиль тронулся с места, а еще десять минут спустя, остановился возле дома.
“Сила не является источником правоты. Она является источником утверждения права. Она возможность считать себя правым. Обладая силой не нужно думать над чем-то еще, ведь решить всё можно просто, не вдаваясь в условия и оговорки. Какая разница, был ли Свиридов прав. Выдумал он свой мир или всё это имело место быть. Говорил ли правду людям или просто верил в то, что правдой никогда не являлось. Какая разница, совершенно никакой. Тому, у кого есть сила, нет до этого дела”.
Размышления давили на голову. Поначалу сильно хотелось отключиться, и вроде даже удалось, но временный отрезок не помог избавиться от тяжести ассоциаций и сопоставлений. Виделись глаза Свиридова. В сознании звучали его же слова. Застывая, испытывая опоздание, находила себя странная улыбка обреченности. Ссадины, синяки, кровавая слюна, неестественно выглядящая фигура, поломанный голос – но при этом ни единого намека на покаяние и признание. Тупая досада, что еще. Одни круговерти. Вверх и вниз, потеряв привычную опору. Вернуться, чтобы оставить, отбросив от себя всякое искушение. Сомнение убьет, только поддайся, только согласись, и не заметишь, как не будет ничего прежнего. Одна лишь невесомость. Тысяча компромиссов, старающихся покончить с оставшимся временем, а вместе с ним, и с тобой самим. Только попробуй вкусить запретный плод. Только рискни оступиться.
Ночь поглотила мучения разума. Успокоилась кровь. Следом темнота, в которой лишь отрывки образов, фраз, предметов. Утро сделало своё дело. День упрочил перевес. Истекшая неделя сумела изгнать остатки сомнений. Текущий месяц, кончившись, положил конец смятению. Всё вернулось на круги своя. И никому, никогда не пришло в голову предположить о том, что пришлось узнать, с чем суждено было столкнуться, майору госбезопасности Возкову Виктору Андреевичу.
Пройдет три года, на дворе так же будет лето. Подполковник Возков погибнет в случайной, непредвиденной перестрелке, при захвате крупной банды фальшивомонетчиков.
4
Эти сны ничего не принесут. Эти истории ничего не изменят.
Бесконечность условна. Не слушайте того, кто попытается опровергнуть данное утверждение. Он вам нахально врет, и лишь от того, что сам не имел возможности измерить то, что никогда не поддавалось измерению. Только говорит. И говорил ли кто об этом. Много раз, очень много раз, если с помощью привычных измерений. Всё одно тупик, где слова, где мысли, где близко подкравшаяся ночь. Уснуть, забыть, избавиться. Другой туман прогонит бесполезность, другие образы напомнят: и здесь, на самой границе сумрачных миров, и то есть координаты и обозначения. А там? Того доподлинно Егор не знал. Поэтому, без всяких оговорок, принял правило абсолютной условности, позволяющее ему отделаться от одной части сознания, сосредоточившись на другой, которая была меньше, но при этом настойчиво старалась отвоевать для себя как можно больше пространства. К этому времени уже преуспело, но еще не могло преодолеть последний барьер. Дальше открыть дверь. За ней свобода, не та, что имелась ранее, но свобода, но простор, зрение, слух, голос.
И всё же кто-то из них ошибся. Намерено или нет, но это случилось. Они не должны были оставить ни единого шанса. Не должна была дрогнуть рука, у того, кто произвел самое последнее действие, после чего смертоносная жидкость начала проникать в беззащитную, взбухшую вену человека, который, к тому моменту, был надежно пристегнут к кровати, который уже был совершенно обессилен долгими пытками и издевательствами. Ничего не могло им помешать. Ничего не могло вмешаться в скрытый от глаз всего остального мира процесс. Но ведь что-то случилось.
Если бы эта мысль имела значение. Если бы она могла стать ключом к запуску дальнейших действий. Но нет, лишь осадок, не имеющий ни к чему отношения, не способный на что-то повлиять, что-то изменить. Меняла дверь, она, и только она. Всё остальное – прошлое, что сумело самым
