в слова, а слова в предложения. Мысль правда пока еще не до конца улавливают, но ничего. И до этого дойдет. Начнут изучать великую книгу мудрости. Боевой устав!
— Воистину, библия для военных, — тихо засмеявшись, встал на ноги, опираясь на трость и медленно ковыляя по дороге. — А как же кодекс чести офицера?
— Честно? Переоценен, — старшина лишь пожал плечами. — Почему-то многие считают, что это свод законов, но по факту, кодекс чести является эдаким сборником полезных советов. Из разряда, «прибыв в часть, представься командиру». Максимально понятные любому военному вещи. Полезно разве что для совсем уж юных лейтенантов, которые выпускаются из учебок, кто вся бытовуха и отчётность не имеет ничего общего с суровой реальность.
Я с интересом глянул на собеседника. Казалось бы, старший прапорщик, должен наоборот, соответствовать анекдотам. Быть вороватым, глуповатым и носить один погон, чтобы мешки на плече было удобнее таскать. Однако, Попов являлся вполне образованным мужиком. Начитанным и что главное, он понимал, что именно он читает и имел свое мнение, которого придерживался, не опираясь на общепринятые варианты.
Все-таки, интересно наблюдать за людьми. Разбирать их судьбы и то, какими путями они оказались в твоём окружении. Тот же старшина, не из этой области, даже не понятно, был он до войны своим или чужим. Однако, свой в доску мужик. Закалённый боями и подкованный в бытовых делах. На таких мужиках всё обычно и держится. Да только за крайние несколько месяцев, его так помотало, что диву даёшься, как он вообще выжил.
Или, например Сапог, с которым разведчик неплохо так сдружился. Федька ведь до войны работал хрен пойми кем. А тут хоп и раскрылся. Стал предприимчивым менеджером, а если говорить совсем уж по-простому, то возглавил одну из военных хунт. А ведь тоже, такой же как и Попов, простой мужик.
— Занятно, — я почесал седую бороду, переведя взгляд на дорогу. — Почти дошли… Зайдешь в гости? Заодно с Миланкой повидаешься…
— Эт я всегда за, — довольно хмыкнул разведчик, даже зашагав бодрее. — А то и правда, давно я к вам не заглядывал. Только я, блин, без гостинцев.
— Миланка и так рада будет тебя повидать, — усмехнувшись, хитро прищурился. Знаю я, какие гостинцы он носит. Резиновые такие, их еще надувать можно…
Уже виднелся дом, ощетинившийся бойницами, из которых торчали стволы пулеметов. Киргизы за эту точку взялись плотно. Еще от чего-то и Вокзальные подсобили, подкинув им дополнительно пару пулеметов. Не верю я в такую щедрость вояк. Слишком уж все подозрительно, словно мое мирное гнездышко насильно превращают в крепость. А ведь если вдуматься, то мой дом стоит очень хорошо и отгораживает «мирную» часть города от той, где негласно правят банды и в которой стихийно образуются рынки. Ох, чует моют мои седые яйца, что не к добру это. Ой как не к добру. Походу не один я к зиме в плотную готовлюсь…
Глава 27
Домовые
Дома нас встретил почти полный состав семейства. Дети как обычно грелись, кутаясь в одеяла, сидя перед телевизором и в который раз по кругу пересматривая мультики. Новые было уже не достать. Оставшиеся на рынке диски как правило носили порнографический характер, либо же классику кинематографа. Которая почему-то таковой стала. А включать детям «сумерки» я не хочу. Рано им засирать свои не подготовленные умы такой дрянью.
— Ну что, как сходил? — спокойно спросил Зяба, встречая нас со старшиной, с автоматом на перевес. По графику была его дежурная смена. Сергеич на пару с Захаровым чистили картофель на ужин, пока Виноградова была занята стиркой.
Не смотря на надежную защиту со стороны рыночных, мы решили организовать свое дежурство. Всякое может случиться. Вдруг опять какие гости заявятся. Не все же сейчас с добрыми намерениями приходят.
— Да ничего особо интересного, — я лишь пожал плечами. — Все как обычно. Тухло и вяло. Разве что, вон, народ потихоньку начинает книжками обмениваться. А так, блошиный рынок. Продают всё и вся. Заглянул я к «Мясу», ну, ты должен помнить, так вот, торговец там уже другой, а балерины, как и не бывало.
— А тебе-то какое до неё дело? — нахмурился Зябликов, явно вспоминая, о каком мясе идет речь. — Ну сбежала может куда. Я ж вон, сбежал из трудового лагеря, а ей явно попроще было свалить. Она ж считай прямо в городе находилась. Карателям она нафиг не нужна. Вокзальным тоже. Рыночные девок особо не принимают. Так что может и ушла в какой «дом».
Понятие «Дом» появилось у нас совершенно случайно. Сергеич пришел с вокзала и сказал, что дом из соседнего квартала хочет у нас попросить чистой воды в обмен на дерево. Там-то скважину никто не восстанавливал. Так и повелось, что любые вольные объединения выживших, кучкующиеся под одной крышей, зовутся «домами». Как правило это группы из бывших соседей, сбившихся в стаю семьями, возглавляемые советом из наиболее мудрых мужиков. Если не повезет, то из наиболее крикливых баб.
Через три двора, в сторону блошиного рынка, как раз расположился один такой «не везучий» дом. Где управление хозяйством и распределение ресурсов взяла на себя бывший завхоз детского сада. Сварливая и вороватая баба. Она и до войны-то имела не лучшую репутацию, а уж после. Задавила авторитетом всех желавших проявить лидерские качества, а с помощью мужа, у которого на руках был охотничий карабин, запугала всех, кто по глупости прибился к ее общине. По началу у нее был целый подвал, забитый народом. Сейчас же, осталось едва ли человек пятнадцать, да и те эксплуатируются по самое не могу. Детей и стариков она выгнала, оставив лишь молодых женщин, слабовольных мужиков, которые попросту не могут перечить «взрослой и умной» женщине. Просто, потому что с детства им твердили, что кто старше, тот и прав. Вот только ум и правота не всегда приходит с возрастом. Я знаю много глупых людей с седыми волосами и морщинами на лице. Что характерно, чаще всего, они выделяются из общей массы «стариков» какой-то излишней идейностью. Будь то участие в культе личности политического деятеля или религии. Можно сколько угодно уважать старика за прожитые им годы, но если все свое время он тратит на выслушивание пропаганды и чтение молитв, то какие советы он может дать? Где лучше свечку ставить, чтобы не погасла? Или, в какой очередной лохотрон лучше отнести все деньги? Вот и некоторые дома, подминают под себя исключительно глупых людей, используя их как дармовую рабочую силу.
Военные всегда рады предложить работу. Будь то расчистка улиц от завалов и трупов, или же сельское хозяйство, да даже простые грузчики сейчас в цене. За работу платят едой. Работяги несут ее в дом, где часть съедают, а часть отдают «хозяину» за крышу и койко-место. Прибыльная схема, с одним недостатком. У «хозяина» рано или поздно появится своя крыша. Зачастую бандитская, если ему не повезло поселиться рядом с подконтрольными военным объектами. Вот только там и цена за проживание выше, якобы за безопасность, которую обеспечивают военные.
Таких домов, как наш, где нет «хозяина», очень мало. Многим проще в случае чего кинуть все и свалить жить в другой подвал, нежели оборонять свою хату до последнего патрона.
— Слушай, а у вас тут тепло, — удовлетворительно хмыкнул Попов, усаживаясь на одну из кроватей и скидывая куртку. Под ней у него оказалась оперативная кобура с занятным пистолетиком.
— Эт у тебя что такое? — поинтересовался я. — Не ПЛК случаем?
— Он самый, — ухмыльнулся старшина, выудив пистолет Лобаева компактный. — Нашел на теле одного летчика-вертолетчика. Но вообще, Стечкин был бы попрактичнее. Да только, дорогие они что-то у вас. Причем качество не самое лучшее. Половина явно не складского сохрана. И это не только оружия касается. Вот у нас, в бригаде, на складах все четко по полкам лежало, а здесь… На рынке при мне ящик с биноклями вскрыли, так из него вода полилась. Все кожаные футляры с плесенью, перемешанной с тальком. Я один такой купил, двенадцатикратник. Зубной щеткой отдраил, так один фиг через пару дней плесень вылезла. Уже и керосином залил, начистив. Так нет же, все равно все трещины белые и пушистые. Воняет еще сыростью, до невозможности.
— Ну, видать ящик, где под протекающей крышей лежал. А нахрена тебе бинокль? — спросил Зяба, вмешавшийся в наш разговор. — Ты ж вроде все, отошел уже от боевой работы и теперь молодняк обучаешь, да челночишь.
— Да вот,
