эти вопросы, будут сегодня продемонстрированы[171].
Доклады посвящены следующим темам:
1. Доклад Р.Ю. Виппера – «Борьба Ивана Грозного с изменой и интервенцией Московского государства».
2. Доклад С.В. Бахрушина – «Избранная рада Ивана Грозного».
3. Доклад И.И. Смирнова – «Восточная политика Ивана Грозного».
Слово по первому докладу предоставляется профессору Випперу.
Профессор Р.Ю. Виппер: В русской исторической науке ХIХ в. одним из классических предметов ученого спора был вопрос о смысле опричнины, об ее значении военном и социальном, а в связи с колебаниями этого спора менялось и суждение о личной роли Ивана Грозного. В этом споре крайности выражались приблизительно так[172].
Была ли опричнина только результатом преувеличенного страха Ивана IV перед окружающими его опасностями и многочисленными недругами, была ли она орудием преследования главным образом личных его врагов, нашел ли в этой политической форме свое выражение каприз истерической натуры, – или же опричнина была обдуманной военно-стратегической и административно-финансовой мерой, а по своему внутреннему строению орудием борьбы с упорной оппозицией, классовой и партийной?[173]
Была ли опричнина соединением больших злодействий и мелких дрязг или же она представляла собой крупный политический сдвиг, учреждение прогрессивное, хотя бы и в сопровождении известных резкостей и преувеличений?
Был ли Иван Грозный узкомыслящим, слабовольным человеком, терзаемым из стороны в сторону случайными советчиками и фаворитами, подозрительным до крайности, переменчивым в настроениях тираном, – или же он был даровитым, проницательным, лихорадочно деятельным, властным, упорно проводившим свои цели правителем? Некоторые историки считают период от 1567 до 1572 г. временем «террора», ввиду обилия казней, опал и конфискаций. Верно ли такое определение, и не правильнее ли было бы обозначить этот период эпохой правительственного кризиса, когда погибло немало людей новой службы, впервые выдвинувшихся в среде самой опричнины.
Для решения этих общих вопросов, для разъяснения известных загадок, в частностях, нам много дают два документа эпохи, опубликованных совсем недавно – в 1925 и 1934 гг. Я разумею, во-первых, переведенные и комментированные проф. И.И. Полосиным «Записки немца-опричника Генриха Штадена» и, во-вторых, переведенные и комментированные проф. А.И. Малеиным «Сказания Альберта Шлихтинга»[174]. Всякого, кто принимается читать эти два произведения, надо предупредить относительно крайней их тенденциозности. Это памфлеты, написанные по определенному плану и заказу с тем, чтобы возбудить европейских государей в борьбе против «тирана», «кровавого дикаря», к крестовому походу против восточных «нехристей». Они много содействовали тому, что в дипломатии, публицистике и литературе Запада за Иваном IV утвердилась невыгодная репутация кровавого злодея на престоле.
Этот недостаток не мешает, однако, нам находить у обоих авторов множество ценных указаний на неизвестные, новые для нас факты и черты настроения времени, и как раз такие, которые, против воли самих памфлетистов, говорят в пользу Ивана Грозного, представляют его суровые меры, опалы, конфискации и казни в свете борьбы с изменой, рисуют его среди возрастающих со всех сторон опасностей, внутренних и внешних, в особенности выдвигают угрожающий характер соглашения московской и новгородской оппозиции с внешним врагом. Прежде чем переходить к анализу этих фактических данных, я бы хотел сказать несколько слов о личности Генриха Штадена, сочинения которого можно назвать первоклассным документам по истории Москвы и московской державы в 60-70-х гг. XVI в.[175]
Надо только приспособиться к изучению этого своеобразного памятника, в котором глубокие наблюдения, остроумные замечания, изумительные по своей яркости и наглядности описания сплетаются с циничными признаниями автора в своих собственных подлейших поступках. Штаден вообще производит на нас жуткое впечатление личности одаренной блистательными талантами и в то же время откровенно преступной.
Как определить социальную среду, из которой он вышел? То, что он происходил из бюргерской семьи глухого провинциального городка Вестфалии, говорит нам слишком мало, размах его карьеры был потом широк и разнообразен. Важнее та характеристика, которую он сам дал известному слою бродячего военного люда, к которому очень рано примкнул, вынужденный покинуть родину из-за уголовного преследования.
В своем проекте завоевания Московии он говорит: «Потребная для этого «предприятия» первоначальная сумма равна 100 тысяч талеров. И воинские люди должны быть снаряжены так, что, когда они придут в страну (великого князя), они могли бы служить и в коннице. Это должны быть такие воинские люди, которые ничего не оставляли бы в христианском мире, ни кола, ни двора. Таких ведь много найдется. Я видел, что такое великое множество воинских людей побиралось, что с ними можно было бы взять и не одну страну и если бы великий князь имел в своей стране всех побирох из военных, которые шатаются по христианскому миру, причем некоторые из них поворовывают, за что кое-кого вешают, – то он захватил бы все окрестные страны, у которых нет государей, и которые стоят пустыми, и овладел бы ими».
Генрих Штаден был, может быть, самым выдающимся из «побирох», но он не был великим человеком: его цели никогда не поднимались выше «поворовывания, за которое вешают». В самом деле, что за удивительные таланты обнаруживает Штаден, и какое жалкое отталкивающее применение он им дает!
Послушайте его рассказ, – после блуждания по лифляндским мызам, после службы в большом отряде польского коменданта Феллина Полубенского, почти юношей, 22 лет, решает он бежать «под страхом виселицы», как он сам говорит, в Московию. Маскированный под писателя или подьячего, проявляя невероятную дерзость, он посылает с границы русскому наместнику в Дерпте Михаилу Морозову запрос: «если великий князь даст мне содержание, то я готов ему служить, а коли нет, то я иду в Швецию; ответ я должен получить тот час же». Наместник верит наглецу, и, предполагая в этом иностранце очень нужного для войны специалиста, отправляет эскорт всадников и пишет: «великий князь даст тебе все, что ни попросишь».
Штаден при своем первом появлении очаровал Морозова. Тот предложил ему остаться в Ливонии, ввиду того что Штаден близко знаком с делами и людьми в этой стране. Но Штаден, еще более подняв цену на свою особу, потребовал аудиенции у самого государя Московского, и Морозов отправил его немедленно на ямских лошадях в столицу: расстояние в 200 миль (1400 км) он проехал в 6 дней (так в тексте.– Б.И.).
В Москве, как он говорит, «был доставлен в Посольский приказ. Дьяк Андрей Васильевич расспрашивал меня о разных делах. И все это тот час же записывалось для великого князя. Тогда же мне немедленно выдали память – на основании ее каждый день я мог требовать и получать 1,5 ведра меда и 4 деньги кормовых денег. Тогда же мне выдали в подарок шелковый кафтан, сукно на платье, а также золотой».
«По возвращению великого князя
