Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
отмахнулся, потому что ему стало стыдно, что он рассердился на нее за то, что она не сердится в ответ, а только пугается. Он надел новый черный халат, говоря в раздражении:
– Что же, пойду в чайный дом и узнаю, нет ли каких новостей. В моем доме только дураки, да дети, да старик, выживший из ума.
По дороге в город его дурное настроение усилилось, потому что он вдруг вспомнил, что ему за всю жизнь не купить бы этих новых участков земли, если бы О Лан не украла горсти драгоценных камней в доме богача и не отдала их ему, когда он ей велел. Но, вспомнив это, он еще больше рассердился и подумал, словно желая заглушить голос сердца:
«Что же, ведь она не знала, что делает. Она взяла их ради удовольствия, как ребенок хватает горсть зеленых и красных леденцов, и так и носила бы их на груди, если бы я не узнал об этом».
Потом он подумал: неужели она все еще прячет жемчужины между грудями. Прежде это ему казалось странным, и иногда он задумывался над этим и представлял себе спрятанный жемчуг, а теперь он думал об этом с презрением, потому что груди стали у нее дряблыми и отвислыми от частых родов и потеряли красоту, и носить между ними жемчужины было глупо и бесполезно.
Но все это было бы ничего, если бы Ван Лун оставался бедняком или если бы вода не затопила его полей. Но у него были деньги. В стене его дома было спрятано серебро, и мешок серебра лежал под черепицей нового дома, и в той комнате, где он спал с женой, в сундуке было серебро, завернутое в тряпку, и серебро было зашито в циновку под их кроватью, и пояс у него был полон серебра. И теперь, вместо того чтобы уходить от него, как живая кровь вытекает из раны, серебро лежало у него в поясе и жгло пальцы, когда он касался его, и словно просило, чтобы его начали тратить. И он перестал жалеть серебро и начал думать, что ему сделать, чтобы жить веселее.
Все казалось уже не так хорошо, как прежде. Чайная лавка, куда, бывало, он входил с робостью, чувствуя себя деревенщиной, теперь казалась ему грязноватой и бедной. В старое время никто не знал его, и мальчишки-прислужники обращались с ним дерзко, а теперь люди подталкивали друг друга локтем, когда он входил, и шептали друг другу:
– Это Ван Лун из деревни Ван, тот самый, который купил землю у дома Хванов в ту зиму, когда умер старый господин и был большой голод. Он теперь богач.
И Ван Лун, слыша это, садился с равнодушным видом, а в сердце своем он безмерно гордился собой. Но в тот день, когда он упрекал свою жену, даже почтение, которое ему оказывали, не доставляло удовольствия, и он угрюмо пил чай и думал, что в жизни его все не так хорошо, как ему казалось.
И вдруг ему пришло в голову:
«Почему это я должен пить чай в этой лавке, у кривоглазого хорька, зарабатывающего меньше, чем поденщик у меня на поле, – я, владелец земли, у которого сыновья учатся в школе?»
И он быстро поднялся с места, бросил деньги на стол и вышел, прежде чем кто-нибудь успел с ним заговорить. Он долго бродил по городским улицам, сам не зная, чего ему нужно. Проходя мимо палатки сказочника, переполненной народом, он ненадолго присел на конец скамейки и прослушал рассказ о старых временах в трех царствах, когда воины были отважны и мудры. Но в нем все еще не улеглось беспокойство, и он не мог, как другие, подчиниться обаянию сказки, и звук маленького медного гонга, в который ударял сказочник, утомил его слух, и он снова встал и вышел на улицу.
Был в этом городе большой чайный дом, только что открытый одним южанином, который знал толк в таких делах. И Ван Луну случалось прежде проходить мимо этого дома, и каждый раз он с ужасом думал, сколько денег тратится там на игру в карты и в кости и на дурных женщин. Но теперь, гонимый беспокойством праздности и томимый желанием заглушить упреки совести, которая говорила ему, что он был несправедлив к жене, он направился к этому дому.
В своем беспокойстве он невольно искал новизны: ему хотелось видеть и слышать что-нибудь новое. И случилось, что он переступил порог нового чайного дома и вошел в большую, ярко освещенную комнату, которая была вся заставлена столами и открывалась прямо на улицу. Он вошел, держась смело и стараясь казаться еще смелее, потому что внутренне он робел и не мог забыть, что всего несколько лет тому назад он был беден и нанимался таскать рикшу по улицам большого южного города.
В большом чайном доме он не спеша заказал себе чаю, пил его и с удивлением оглядывался по сторонам. Он сидел в большом зале, где потолок был украшен позолотой, а по стенам висели картины, нарисованные на белом шелку и изображающие женские фигуры. Этих женщин Ван Лун разглядывал исподтишка, и ему казалось, что таких женщин можно видеть только во сне, наяву он ни одной такой не встречал. И в первый день он посмотрел на них, выпил свой чай и ушел.
Но вода все не сходила с его полей. И Ван Лун каждый день ходил в чайный дом, заказывал чай, сидел один и пил чай, разглядывая портреты красивых женщин. И каждый день он сидел все дольше, потому что ему нечего было делать на своей земле или в доме. Так могло бы продолжаться много дней, потому что, несмотря на спрятанное во многих местах серебро, он все еще с виду походил на деревенщину, и на нем одном во всем богатом чайном доме была бумажная одежда вместо шелковой, и он один носил еще длинную, спускавшуюся по спине косу, какой не станет носить ни один горожанин. Но однажды вечером, когда он пил чай и разглядывал портреты, сидя за столом в дальнем углу зала, кто-то сошел по узкой лестнице, которая прилепилась к дальней стене и вела в верхний этаж. Чайный дом был единственным двухэтажным зданием во всем городе, кроме Западной пагоды, пять этажей которой высились недалеко от Западных ворот. Но пагода постепенно суживалась кверху, а второй этаж чайного дома был ничуть не меньше той части здания, которая стояла прямо на земле. По вечерам из окон второго этажа раздавалось громкое пение женских голосов и нежное звучание струн лютни, тихо перебираемых девичьими руками. Звуки музыки можно было слышать на улице, особенно после полуночи, но там, где сидел Ван Лун, стук посуды, говор множества людей, которые пили чай, и резкий стук костей заглушали все другие звуки.
Вот почему в этот вечер Ван Лун не расслышал, как скрипела узкая лестница под ногами спускавшейся по ней женщины, и вот почему, не думая, что кто-нибудь здесь может его знать, он сильно вздрогнул, когда кто-то дотронулся до его плеча. Повернув голову, он увидел узкое и красивое женское лицо, лицо Кукушки, в чьи руки он высыпал драгоценности в тот день, когда покупал землю, и чья рука твердо держала дрожащую руку старого господина и помогла ему как следует поставить печать на купчей. Она засмеялась, увидев Ван Луна, и смех ее походил на хриплый шепот.
– Неужели это Ван Лун, крестьянин? – сказала она, коварно растягивая слово «крестьянин». –
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
