если прикатывался колобок в виде Любы, то в жизни наступал праздник. Практически самый светлый день в жизни. Освобождался диван, чтобы Люба могла прилечь, пекся любимый Любин пирог, а в конце Любе еще и совались деньги, которые та благосклонно брала.
– Не смей брать деньги у родителей.
– А как могу их обидеть?
Вот и весь сказ.
= 30 =
Юля неторопливо шла по перрону. Она не знала, что скажет матери, как объяснит происходящее, поэтому и не торопилась. До их дома идти от станции восемь минут, но это если бегом. А не торопясь – все пятнадцать. Взгляду открывалась большая равнина.
Она помнила тот самый первый приезд сюда.
– Так тут же нет ни одного дерева?!
Правда, уже дойдя до места, поняла, что и деревья, и лес, и озеро – все есть, нужно немного отойти от железнодорожных путей. Мать тогда защищала свое решение, как львица:
– Никто не сомневался, что от тебя еще ждать? Ребенок урбанизации, по-другому не скажешь.
– Вы меня так воспитали, – парировала дочь и дальше с пеной у рта доказывала свою правоту.
Но буквально через пару месяцев Юле уже нравилось. Приехать к родителям и бросить сумки, уйти подальше и долго бродить в одиночестве. Она шла по полю к лесу, а там – к озеру, садилась на берегу под ивой, смотрела на воду и ни о чем не думала. Тогда ей даже стали понятны рыбаки. Раньше все время удивлялась: ну чего сидят? Сидят и смотрят в одну точку. А тут вдруг самой захотелось: именно в одну точку. И чтобы больше никуда. И как-то очищаешься в это время. От чего? От наносного, от неважного. В голове все само систематизируется.
Открыв калитку, сразу наткнулась на отца. Он возился с забором.
– Юлька, ты чего? Вот здорово! А мы тебя не ждали.
– Выходной неожиданно дали, решила приехать на природу.
– Ясно. Я думал, что к нам.
– К вам само собой. – Она чмокнула отца в щеку.
– Опять полные сумки.
– Так вам же не привезешь – будете есть одни каши.
– Каша – это здоровье. На черной икре далеко не уедешь. В природе все сбалансировано.
– Икра – тоже природа.
– Это да, – легко согласился отец, хохотнув. Он понимал и ценил Юлькин юмор. Они со старшей дочерью всегда понимали друг друга с полуслова, кидались друг в друга меткими фразами, как мячиками. – Но больно дорогая. Пойдем в дом, все-таки морозно.
Они поднялись по ступенькам, и отец распахнул дверь:
– Ларочка, посмотри, кто к нам приехал!
Мать курила на кухне. Она привычным движением замахала руками, разгоняя дым:
– Господи, Юлька? Все в порядке? Что-нибудь стряслось? У Любы что?
– Да почему сразу стряслось? Просто в гости. – Юля попыталась отогнать обиду. Если что-то случилось, то обязательно с Любой. У Юли по определению ничего не может случиться. Действительно, о чем это она? Она же жилистая. Продукты – она, на электричке – она, деньги – она. Выступили предательские слезы.
– Юлька, да ты что? Обиделась? Ты это брось. – Мать неожиданно прижала дочь к себе. – Я по тебе знаешь как скучаю. Любка – она же маленькая, несуразная, вечно с ней что-то случается. А ты ведь – мой самый первый друг, лучший мой человечек. Ты что, я только на тебя в этой жизни и опираюсь.
Неожиданно для себя Юлька расплакалась еще больше.
– Ой, да вы не обращайте внимания. Это я так. Столько работы, конец года. Грузы идут, не успеваем по срокам, а тут еще сертификаты закончились. Все, все, закончила! Все в порядке.
– Ну молодец. Ты у нас молодец. Мы с отцом, знаешь, когда про тебя говорим, так у нас сердце успокаивается. Не то что про эту дурынду. Отец, давай ставь чайник. Второй завтрак. Сумки нужно разобрать. А мы вчера вареников с вишней налепили. Ну я как знала.
Это был какой-то абсолютно счастливый день. В окно радостно светило солнце, они долго пили чай и много разговаривали.
– В понедельник у нас прошла на работе вечеринка новогодняя.
– Уже? Да еще и тринадцатого числа. Как-то вы год не по-людски встречаете.
– Будем считать, провожаем. Я пригласила итальянского повара. А он мог только в этот день. Сбылась моя мечта. Мы говорили об Италии. Пап, ты помнишь?
– Еще бы. Ты тогда прямо заболела той книжкой. Сколько раз мы ее читали?
– Ой, тебе мальчишкой нужно было родиться. Это надо же было увлечься Спартаком, – подхватила мать, красиво рассмеявшись. Как же красиво Лариса смеялась. Низко, заразительно, от души.
– И Спартаком, и Крассом. Так вот, повара зовут Марко. Марко Росси. И он рыжий. Прямо по фамилии. По-русски хорошо говорит. И поет. Он долго выбирал, кем стать: певцом или поваром, но решил все же поваром. Готовит и поет. Пригласил меня посмотреть на процесс приготовления.
– Ты вроде готовкой особо не увлекалась. Или повар понравился? – подмигнула Лариса.
– Если честно, то понравился. Но мне, как всегда, везет, он пришел со своей подружкой.
– Ну, не с женой же. Он же зачем-то тебя позвал к себе на кухню. Слушай, отец, а ты помнишь, она ж у нас в пятом классе ходила на кулинарные курсы?
– Точно, ходила. Потом приходила и говорила: «Папа, чаю налей. А сахар положил? А размешал?»
Они вместе смеялись, вспоминая детство: и как родилась Люба, и какая она была недотепа, а Юлька ею командовала.
Это был необыкновенный день, редкий по ощущению чуда в сердце. Юля не помнила, чтобы они вот так сидели вместе, чтобы родители общались между собой. Оказывается, у них есть общие воспоминания.
Провожать Юлю к электричке пошла Лариса.
– Хорошо, что приехала. Спасибо тебе. Скучаю я. И по Москве, и по жизни своей. И по тебе. А по Любке, как по малому ребенку. Случилось у нее чего? Чувствую, что случилось. Но лучше не говори, если можешь, сама все реши, ладно? Ты все правильно сделаешь. Ты у нас молодец. И слава богу, что ты такая.
Юля не помнила, когда они с матерью были так откровенны. Они шли неторопливо, Лариса держала ее под руку. Юля понимала, что опаздывает на электричку, ну и ладно. Можно и подождать следующую. Зато мать идет рядом, тяжело опираясь на руку дочери. Все-таки надо ей худеть. Она заметила и оплывающие ноги, и одышку. Ох уж это курево!
– Мам, ты бы бросала курить.
– Э, нет. Знаешь, не так много в жизни радости. И потом, я уже столько лет курю, что вреднее бросить, чем
