говорил:
— С Творожковым я уже работал. Опытный офицер, — можно сказать, из лучших. Умный, цепкий, осторожный. Как он мог подпустить к себе убийцу на расстояние удара? Я не понимаю… И что это за убийца? Творожков был в овчинном армяке, но удар оказался такой силы, что пробил и армяк, и сердце, и лезвие вышло наружу. Неистовый удар… И — вот главное: зачем убийце понадобилось выбивать убитому человеку зубы? Ритуал какой-то, что ли? Опять же не понимаю…
Сергей подавленно слушал, не перебивая, а перед глазами стояло простецкое курносое лицо рязанского капитана. Жалко, ах, как жалко славного человека, с которым делали одно дело и успели сдружиться… Упомянул как-то, что в служебных разъездах очень скучает по жене и детям, — три девчонки у него были, уже загодя на приданое откладывал… Царство ему Небесное.
— О семье, само собой, позаботимся, — продолжал Ефимов, словно подслушал мысли Сергея. Тот перебил:
— Извините… Могу я внести своё пожертвование?
— Да, конечно.
— Через кого, каким образом?
— Я вам скажу отдельно, уточним, — пообещал Ефимов. Во взгляде его мелькнула симпатия пополам с уважением. — Да…
Сергей вдруг вспомнил гатчинское дело. Тогда, в ходе расследования, на него кинулся и чуть не задушил рехнувшийся подполковник Болотин. Сергей отбился чудом и навсегда запомнил безумную силу рук, сомкнувшихся на его горле.
— Виктор Михайлович, какие-то версии уже есть? — осторожно спросил он.
— Пока ничего особенного, — нехотя произнёс Ефимов. — Ясно только одно: не ограбление это. Всё, что было в карманах Творожкова, там и осталось. Мотива ни черта не видать.
— Я тут вспомнил одну историю… Словом, довелось как-то иметь дело с сумасшедшим. Обычный человек, но вы не представляете, насколько он стал сильным в припадке безумия. Вот вы упомянули о невероятно мощном ударе и отсутствии мотива. А если действовал сумасшедший, какой-нибудь маньяк? Ему мотив не нужен, он хочет одного — убивать. И сила найдётся… А разве будет вышибать зубы покойнику нормальный человек, хоть он трижды убийца?
Ефимов покрутил головой, начал массировать виски.
— Вы знаете, я об этом думал, — обронил он. — Действительно, кое-какие моменты сходятся… Не сходится главное. Представить, что из какой-то больницы сбежал психопат и бродит по улицам в поисках жертвы, я могу. Ну, или скрытый, незарегистрированный психопат, — без разницы. Но почему в миллионном городе он убил именно жандармского офицера? Прикиньте, насколько были ничтожны шансы столкнуться именно с Творожковым. Не верю я в такие совпадения. Наши люди, Сергей Васильевич, просто так не гибнут. Любое нападение на жандарма всегда каким-то боком связано с его службой.
— Вы имеете в виду месть преступников?
— Да, месть. Или опасение, что офицер выяснит что-то лишнее и может сорвать чьи-то планы… Хотя убийство жандарма для преступника всегда огромный риск. Он же понимает, что сослуживцы покойного землю перевернут, а убийцу сыщут. Хоть через десять лет, но сыщут. Тут срока давности нет. Цеховая солидарность, знаете ли. Сыщут и сделают ему плохо. Никому нельзя поднимать руку на государева человека, — тихо закончил полковник, глядя куда-то вверх. И столько тяжёлой ненависти было в голосе, что Сергей внутренне поёжился.
Предположим, Ефимов прав, — смерть Творожкова неслучайна. Но и версию о безумце с порога отметать не стоило бы. Сергей ощутил прилив сыскного вдохновения, — именно оно когда-то помогло ему найти концы в сверхзапутанном гатчинском деле. Он поднял голову и посмотрел на хмурого полковника.
— Виктор Михайлович, а если пофантазировать?
— В каком смысле?
— Понимаете, в ваших словах есть большой резон. Я от своих тоже не отказываюсь. А может, истина где-то посередине?
Ефимов с интересом посмотрел на Белозёрова.
— Может, и так… — осторожно сказал он. — Но вы уточните, уточните…
— Уточняю. Предположим, причину убийства Антона Петровича действительно надо искать в его прошлой службе. Он не распространялся, но, насколько я понял, он же не уголовников ловил. Занимался Творожков политическими делами, народовольцами. Так?
Ефимов кивнул.
— Идём дальше. Творожков не следователь, он оперативный офицер… был. Значит, в том числе, наверняка своими руками вязал революционеров.
— И в немалом количестве, — подтвердил Ефимов, невольно увлекаясь размышлениями Сергея.
— Так почему не представить, что один из, так сказать, «крестников» Творожкова, свёл с ним счёты? Вышел на свободу или бежал, следил за капитаном или случайно столкнулся уже здесь, в столице, — это детали. Выследил, подстерёг в подворотне и ударил ножом. Понятно, что в этом раскладе грабить труп не стал, у него другой мотив: желание отомстить.
— А как это стыкуется с вашей версией о сумасшедшем? — спросил Ефимов озадаченно.
— Очень даже стыкуется, — решительно сказал Сергей. — Хотя ваш термин «психопат», наверно, ближе к истине. Убийца вряд ли сумасшедший в полном смысле слова. Но и нормальным человеком его не назовёшь. Я, конечно, не специалист, не психиатр, но с чего профессиональному революционеру быть нормальным? Годами живёт в подполье, ходит по белой нитке, всего опасается. Нервы всегда на взводе. Обычных семейных и дружеских отношений нет. А если ещё были аресты и отсидки, то ожесточён до предела. Ясно, что ненавидит власть и её представителей. Горючая смесь внутри, а не душа…
— Да вы, батенька, психолог. Согласен.
— Вот такого народовольца однажды своими руками взял Творожков. И, скорее всего, взял жёстко, с мордобоем. Разве такое забудется? Да революционер всю оставшуюся жизнь будет мечтать сквитаться. Теперь представьте, что он случайно (или неслучайно, неважно) спустя годы встретил Творожкова… Причём Творожков его не узнал, иначе насторожился бы, доложил вам… Встретил и решил отомстить. Вот как, мне кажется, всё было. Ненормальная сила удара объясняется ненавистью, больной психикой и звериной жестокостью, — у этой публики она в крови. Как и привычка убивать, кстати. А что касается выбитых зубов… Опять же больная психика плюс изощрённая месть. Возможно, при аресте Творожков выбил народовольцу зуб-другой…
Сергей замолчал и с нетерпением посмотрел на Ефимова: согласен ли?
— Ну что ж… — задумчиво произнёс тот после паузы. — Отдаю должное. С одной стороны, чистая беллетристика. Догадки. «Возможно», «допустим», «предположим»… С другой стороны, ваша версия всё объясняет. Логика в ней, безусловно, есть. И, может статься, вы недалеки от истины. — Полковник задумчиво взглянул на Сергея. — Не зря Черевин говорил, что ваши умозаключения когда-то помогли раскрыть одно чрезвычайно важное и запутанное дело. Какое, правда, не уточнил…
— Да уж, что запутанное, то запутанное, — негромко подтвердил Сергей, вновь припоминая гатчинское расследование.
— Однако из вашей умозрительной теории вытекает вполне практический вывод, — продолжал полковник. — Я запрошу наше рязанское управления о делах, в которых участвовал Творожков. Кого задерживал, при каких обстоятельствах, где сейчас находятся его «крестники»… Глядишь, ниточку-другую и сыщем. Так что спасибо за подсказку, Сергей Васильевич. Не сочтите
