комнате было темно; лунный свет, смешиваясь со светом уличных фонарей, пробивался сквозь штору на окне и рисовал на стене и потолке странные тени. Дырявые фигуры, похожие на груды гигантских черных червей, бесшумно копошились в белесых прямоугольниках света. Я сглотнул слюну, и почувствовал, что все мое тело мокрое от холодного пота. Глаза слипались, но закрыть их означало отдать себя на съедение этим мерзким тварям. Я полежал немного, не двигаясь и тяжело дыша. Потом, собрав волю в кулак, резко поднялся и включил свет. Тени мгновенно исчезли, будто их и вовсе не было. Я постоял так немного, ожидая, когда успокоится сердце. Потом умылся, сходил в туалет, залез под душ. Ощущение чужого присутствия понемногу проходило. Я посидел немного на диване, пока мертвая тишина вокруг не стала давить на барабанные перепонки. Тогда я глубоко вздохнул, выключил свет и вернулся в кровать.
Больше снов не было.
XVII
Утром я тщательно умылся, побрился, наскоро позавтракал, сложил последние мелочи в чемодан и отправился в аэропорт. Меня всегда несколько пугали перелеты; теперь же к обычному легкому мандражу примешивалось вчерашнее чувство непонятной тяжести, снова навалившееся на меня. Я отправил Сандеру смску: «прилетаю в 12 в Домодедово». Через минуту получил его лаконичное: «понял». Сердце почему-то забилось чаще.
Самолет прилетел по расписанию. Я нанял первого подошедшего таксиста, загрузил чемодан в багажник его серой «тойоты» и направился к Сандеру домой.
На улице было очень холодно – так, что дыхание превращалось в пар. Шел мерзкий дождь, смешанный с тающим хлипким снегом. Казалось, дождь преследовал меня, настигая везде, куда бы я ни приезжал, следовал за мной по пятам, давая лишь время от времени короткие передышки. Таксист включил печку и вырулил на трассу. Капли дождя молча умирали, растекаясь на лобовом стекле; снежинки расплющивались и превращались в кашу, и их грязные скомканные трупы соскребали «дворники».
Когда мы уже подъезжали к знакомым мне улицам, мой мобильник тревожно зазвонил. Я посмотрел на номер вызывающего – он был мне неизвестен. Странно, подумал я.
– Алло?
Грубый голос назвал мои имя и фамилию.
– Да, это я, – ответил я, и почувствовал, как слюна заполняет мой рот; горло вдруг сдавило, будто сердце переборщило с напором крови. По спине пробежали мурашки, лицо вмиг покрылось испариной.
– Вам необходимо приехать в районное отделение милиции… – он назвал номер отделения и адрес.
– А… что случилось?
– Узнаете. Сегодня сможете приехать?
– Да. Я приеду прямо сейчас.
Сандер, понял я. Что-то с ним. Точно.
Я передал адрес таксисту.
– Ну, за такой крюк доплатить придется… – начал он свою обычную песню.
– Езжай давай! – резко оборвал его я. – Деньги не проблема.
Таксист заткнулся и прибавил газу. Я уперся лбом в боковое стекло и смотрел на проплывающие мимо дома, машины, рекламные щиты и вывески магазинов. Все они немного расплывались – почему-то мне не удавалось вовремя сфокусировать взгляд, – размывались дождем и превращались в калейдоскоп цветных пятен, хаотично движущихся в разных направлениях. По стеклу почти горизонтально в направлении слева направо текли ручейки воды, подгоняемые невидимым ветром. Пахло сыростью и гниением, словно под сиденьем такси несколько дней назад скончалась маленькая мышка. Скорее всего, это вонял отсыревший поролон. В самом деле, с чего бы это мышам дохнуть под сиденьем такси?
Отделение милиции находилось в совершенно неизвестном мне районе. Это было некое строение из оштукатуренных бетонных блоков на перекрестке двух безымянных улиц. Штукатурка, казалось, набухла от частых дождей, и местами облупилась; в образовавшиеся дыры проглядывала серая мертвая плоть здания. По соседству располагались какие-то промышленные строения, заброшенные склады, распахнувшие беззубые пасти выбитых окон. Людей нигде видно не было.
Я вошел в здание. Тяжелая железная дверь затворилась за мной с мерзким протяжным скрипом. Я назвал дежурному номер кабинета, в который меня приглашали. Нет, я ошибся. В такие заведения не приглашают. В них бывают только в случае особо тяжких обстоятельств.
Я прошел по гулкому коридору, выкрашенному в болотно-зеленый цвет и освещенному белесым подрагивающим светом люминесцентных ламп. Казалось, болотистая плоть коридора вздрагивает от моих шагов. Я поднимаюсь по погруженной в сумрак лестнице на второй этаж. Еще один коридор, насквозь пропахший тяжелым табачным дымом и вонью общественного туалета. Две лампы на потолке мертвы, и часть коридора охвачена вязкой тьмой.
Кабинет 206. Большая дверь, облицованная ободранным шпоном; защелка, видимо, не работает, и дверь чуть приоткрыта. Я секунду медлю и без стука открываю дверь.
Кабинет 206 освещен странной смесью серого света из зарешеченного окна на противоположной стене и давяще-белого от люминесцентной лампы, такой же, как те мертвецы в коридоре. Смешиваясь с блекло-желтым цветом стен, этот аморфный свет придает всему вокруг серо-зеленоватый оттенок. Два стола стоят перпендикулярно окну, лицом друг к другу. На одном из них – старый компьютер; корпус монитора в одном месте треснул и залеплен скотчем. У стен – покосившиеся от старости и груды сложенных в них бумаг шкафы. Дверок на шкафах нет – от них остались лишь ржавые петли.
За столом – тем, на котором нет компьютера – сидит человек. Лицо его, как у хамелеона, сливается с цветом стены. Если приглядеться, то одна его половина – та, которая освещена светом из окна – более серая, а другая – чуть зеленоватая. Лицо – лет сорока. Ничего примечательного – глазу не за что зацепиться. Человек сверлит меня глазами.
Я называю свое имя и фамилию. Он несколько секунд продолжает меня буравить, потом кивает головой: «Проходите». Называет имя и фамилию Сандера. «Вы знакомы с этим человеком?». Конечно, я знаком. Давно ли я с ним виделся? Не помню точно. Кажется, в конце августа. То есть почти три месяца назад. Тогда на улице еще не шел пар изо рта. Где я живу? Нет, не в Москве. Бываю тут иногда. По делам. По всяким делам. Покупаю что-нибудь, например. Что покупаю? Да какая разница! Может скажете, наконец, зачем я здесь? Нет? Позже?
Я умолкаю. Это надолго, понимаю я.
Субъект за столом продолжает методично выпытывать у меня детали моей жизни. До мельчайших подробностей. Каждое мое слово он неспешно записывает. В кабинете стоит тишина, только слегка гудит лампа дневного света, словно назойливая муха. Слова отдаются от пустых стен и возвращаются назад, искажаясь донельзя, так что я уже перестаю узнавать свой голос. Сколько же миллионов слов отразили за свою жизнь эти мрачные стены, думаю я. Следователь повторяет вопрос – я прослушал его.
– Как звали ваших одноклассников? – повторяет он терпеливо.
Время вязнет и растворяется
