по три-четыре выстрела более чем хватало, чтобы уничтожить всё, что находилось в прямоугольнике мушки. Саргию было мало. Иногда он зажимал спусковой крючок и наслаждался тем, как лягается его верный пулемёт, будто древнее чудовище, пытающееся вырваться из-под чужого контроля. Человек стал богом войны, укротив самую разрушительную стихию — огонь, и теперь каждая искра в его оружии превращалась в миниатюрный взрыв, изрыгающий куски свинца в людей, разрывая их тела на части, превращая упорядоченное расположение органов, мускул и вен в хаос, разбрасываемый по округе. Словно в детстве, он проводил огненную линию по картине, и уродовал её, лишал красоты и внутренней логики. Он не беспокоился о патронах — не было смысла. Их хватило бы, чтобы изрешетить каждый квадратный метр этой забытой Освободителем деревеньки.
Он не провёл и десятка линий, когда понял, что продолжать незачем. Деревня горела, повсюду лежали искалеченные и не похожие уже на людей трупы. Не прошло и пары минут, как он уничтожил всё. Паренёк ещё продолжал палить из взятого у капитана автомата, но в его стрельбе уже не слышалось энтузиазма. Даже он ощутил, что схватка с врагом превратилась в избиение младенцев.
Через минуту по коммуникатору он услышал ругань паренька и перекрывающие друг друга выстрелы. Ли палил не для того, чтобы прикрыть капитана. Он стрелял себе за спину.
Недолго думая, Саргий схватил пулемёт, поднялся и направил дуло туда, откуда должны были вылезти враги. Они не заставили себя долго ждать.
Вместо того чтобы молча убить его в спину, они с криками и улюлюканьем бросились в атаку. Большинство были вооружены мачете и винтовками со штыками. Саргий ухмыльнулся и нажал спуск.
Пулемёт в его руках затрясся, пытаясь вырваться, пытаясь прекратить эту экзекуцию, будто бы умоляя его остановиться. Бедняги даже не успели понять, что произошло. Пули взрывали тела, разносили головы, отсекали конечности. Всю окрестную растительность забрызгало внутренностями и кровью, будто некий невидимый бог решил использовать людские тела в качестве красок для своего неведомого полотна.
Саргий стрелял и стрелял, пытаясь заглушить крики, пытаясь не оставить ничего от той атаки, от той ярости, что выплеснулась на него. Он не просто стирал их, он затаптывал все следы их существования. Пулемёт отсекал гильзы и разбрасывал стружку от лент с энтузиазмом разъярённого ребёнка. Саргий и так не считал своё орудие тяжёлым, а сейчас оно казалось легче пёрышка. Он не чувствовал, как из-за отдачи отступил назад на полметра. Изрыгать огонь, чтобы стереть всё — вот какова была его задача.
Он опустил раскалённое, дымящееся дуло только тогда, когда кончились патроны. От его врагов почти ничего не осталось: погибло большинство от первых нескольких дюжин пуль. Оставшееся время Саргий палил по джунглям, пытаясь выместить свою бессильную ярость на растительности. На том, что создало всё это, поместив его прямо сюда, прямо сейчас, сражаться с этими странными людьми, пытавшимися его убить — при этом, слишком плохо пытавшимися.
За эту войну он слишком редко видел врага настолько близко. Чаще они были силуэтами, мелькавшими на горизонте. Смотреть на них через бойницу бункера, даже под миномётным обстрелом, было делом в какой-то степени умиротворяющим. Всего два раза они подходили достаточно близко, чтобы Саргий мог рассмотреть их искажённые яростью и ненавистью лица, и каждый раз он вспоминал золотые годы на ринге боёв без правил. Когда был только ты и твой противник, а остального мира не существовало. Но тогда его сковывали правила, страх убить оппонента и запятнать свою безупречную репутацию самого честного бойца окраин. Теперь его не останавливало ничего. Те два раза вылились в жестокие бои за окопы, когда первенцам приходилось раз за разом отступать за линии обороны, потому что сааксцы солдат не жалели. Трупы валились друг на друга, образовывали горки, среди которых бойцы протаптывали дорожки по чьим-то костям и плоти. Саргий тогда подумал, что если что-то подобное случится ещё раз, он свихнётся. Не для того он отказался от тюремного срока, чтобы потонуть среди чужих трупов — даже при условии, что любого он мог разорвать голыми руками.
То, что произошло сейчас, было совсем не похоже на прошлый его опыт. Если раньше на Саргия нападали маленькие люди, едва ли не на целую голову ниже первенцев, которые сами были ниже его примерно на ту же величину, то сейчас он столкнулся с теми, кто почти совпадал с ним ростом, да и комплекцией они тоже не сильно ему уступали. Саргий положил пулемёт на землю, давая возможность оружию отдохнуть. Перезарядиться он всегда успеет. Да и потом, у него возникло стойкое ощущение, что он перебил уже всех, кого только можно было.
И правда, в траве лежало не меньше пары дюжин мертвецов. Те, у кого уцелели головы и лица, скалились в безмолвном крике, в их глазах застыли ужас и отвращение. Одна из голов лежала прямо у ног Саргия. Отсечённая очередью, она походила на обронённый кем-то сдувшийся мяч, а не на самую важную часть человеческого тела. Саргий поднял её, и с отрезанной шеи на землю что-то упало. Маленький амулет в виде чёрного креста, взятого в окружность.
Такой же был у Саргия, когда он только пришёл в Первый Город. Такой хранили в шкатулках почти все эмигранты из Федерации.
Саргий засмеялся. Сколько лет уже прошло? Тридцать? Почему его должно волновать, кого Союз берёт в солдаты и куда направляет, когда большую часть сознательной жизни он посвятил Первому Городу и Освободителю? Они не были его братьями или сородичами. Всего лишь заблудшие звери, не успевшие перевоспитаться и принять человеческий облик, а потому вынесенные на обочину истории и уничтоженные превосходящей силой. Его это не должно было волновать.
Вот только почему так резко заболело в груди?
Саргий положил отрезанную голову обратно в траву и встал, чувствуя себя резко постаревшим. Подняв пулемёт и зарядив новую ленту, он покинул свою точку и стал спускаться по склону, даже не окинув на прощание место побоища. Времени на достойные похороны не было. Саргий давно решил, на чьей он стороне.
И потом, где-то там, в деревне, находился Насиф. Он вызвался пойти на переговоры с врагом, чтобы развеять подозрения капитана. Глупо и бессмысленно. Если он погиб, отряд лишился проводника. Если он выжил, капитана будет ещё сложнее переубедить. Ведь сааксцы могли пощадить только предателя, верно?
Что же, если враг убил Насифа, то круг близких друзей Саргия сузился до точки. Очень печально, но жить можно.
От мыслей Саргия отвлёк несущийся вниз по склону Ли. Паренёк закинул автомат капитана
