Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Оказывается, родные уложили хворую женя на теплый пол поближе к печи, а сами возле моей постели сели поесть. Они что-то говорили — так мне показалось. Их рты, как у рыб, беззвучно открывались. Я тогда была мала, но сердце у женя упало. Я почувствовала, что случилось что-то очень плохое.
Мне хотелось, чтобы все оказалось сном. И я снова юркнула в постель. Стоило повернуться к родным спиной, как возникло чувство, что в доме никого и я осталась совсем одна. Испугавшись, я открыла глаза и обернулась: родня была на месте. Мама начала трясти меня, и при этом она что-то говорила — кажется, предлагала мне поесть. Я не могла смотреть на нее. Ее губы без остановки двигались, не издавая ни звука. Мне стало страшно, что мама обо всем догадается. Я натянула на себя одеяло и сделала вид, что просто капризничаю.
Мы обошли множество больниц, я пила все нужные лекарства, но время было упущено. Еще до школы я умела писать и читать. И хорошо пела — все хвалили меня… А теперь я ничего не могла. Знаете, с той поры я словно попала в подводное царство, где все вокруг лишь беззвучно двигают губами, словно караси. Меня будто отрезали от всего мира. Каждый раз, когда на сцену поднимались ребята, что, я знала, пели гораздо хуже меня, мое сердце рвалось на части.
Однажды я перестала есть, и отказалась ходить в школу, и лишь все время плакала. Мне было совсем мало лет, но хотелось умереть. Мама взялась меня уговаривать, записывая слова на бумаге: «Немного потерпи: вот повзрослеешь — и слух вернется! Поэтому нужно хорошо кушать, чтобы поскорей стать большой. Я поверила. А чтобы скорей вырасти, я ела за троих! Месяц прошел, два, год, а за ним и второй, но я по-прежнему не могла слышать. И все же я ждала. Но и через три, и через четыре года слух не вернулся. Однажды я не выдержала, раскидала вещи в своей комнате и крикнула маме: Почему? Почему я уже так выросла, стала такая большая, а ничего не слышу?» Мама же крепко прижала к себе, и умоляла простить ее, и все плакала. Она даже не уворачивалась от тетрадок и книг, которые я швыряла куда ни попадя… Ужасно, не правда ли? Как же у мамы разрывалось сердце…
Но знаете, в последнее время я очень счастлива. Еще бы ужин в общежитии давали повкуснее, а в остальном все хорошо. Жизнь в интернате налаживается. Лица ребят светлеют на глазах. Даже Юри по ночам спит хорошо. Раньше я часто не высыпалась, потому что боялось, что куратор Пак Бохён заявится среди ночи и уведет Юри. Как-то раз перед сном я даже связала наши руки шнурком, чтобы проснуться, если ночью он придет за ней и силком потащит за собой. Однако, проснувшись утром, увидела, что шнурок перерезан ножницами. После этого мы вообще перестали говорить об этот. Мы жаловались нескольким учителям, но они не обращали внимания и лишь ругались на нас. Так все продолжалось до смерти младшего брата Минсу и до вашего приезда.
Так хочется поскорей попасть в суд и собственными глазами увидеть, как прокурор и судья по справедливости накажут гадких людей, что издевались над нами. И убедиться, что они действительно раскаялись и дольше так поступать не будут.
И еще, учитель! Только это между нами: как-то раз Юри призналась мне, что вы ей очень нравитесь. Знаете почему? Когда в правозащитном центре записывали показания Юри, она так вымоталась, что задремала. Вы тогда посадили ее себе на плечи. Она проснулась и хотела попросить спустить ее, так как стеснялась, но так пригрелась на вашей теплой спине, что снова притворилась спящей. Говорит, ей стыдно, что вам пришлось нести ее — толстушку, хотя, вы же знаете, Юри вовсе и не толстая, а, наоборот, худышка… Она призналась, что тогда ей сильно-сильно захотелось, чтобы вы были ее папой. Учитель, Юри просила меня держать это в секрете и никому не рассказывать. Так что, пожалуйста, не выдавайте меня.
Учитель! Спасибо, что приехали к нам. Я так благодарна, что вы спасли меня от куратора Юн Чаэ и старшеклассников, которые запугивали меня и заталкивали мою руку в крутящуюся стиральную машинку. И что поверили мне, когда я писала у вас на ладони, и вызвали маму. Знаете, может, мы не станем великими людьми, когда вырастем, но в день учителя я непременно приеду вас навестить. Чтобы приколоть вам на грудь гвоздичку. Сегодня я передам вам это письмо, а завтра, наверно, буду сгорать от стыда. Но сегодня перед сном я помолюсь Богу. Попрошу у него, чтобы мой папа поскорей выздоровел, чтобы виновных наказали и чтобы вы, госпожа Со Юджин и пастор Чхве Ёхан жили счастливо. Спокойной ночи, учитель!
69В первый день слушаний погода в Муджине стояла солнечная и ясная. Перед Муджинским окружным судом в ряд выстроилось множество машин с флажками-логотипами различных СМИ, а на перекрестке у здания суда началась пресс-конференция Ассоциации выпускников интерната «Чаэ», где было сделано заявление. «Мы осуждаем руководство интерната «Чаэ» за утаивание информации о регулярных сексуальных преследованиях и поддерживаем борьбу пострадавших от насилия воспитанников и добросовестных преподавателей». У главного входа в суд кучка людей громко пела христианские гимны. Похоже, собрались прихожане муджинской церкви Великой Славы.
Со Юджин вместе с пастором Чхве Ёханом с утра пораньше выехали на слушания суда. Шестидесятипятилетний пастор был уроженцем Муджина. Еще до того как он возглавил рабочую группу по интернату «Чаэ», его не шибко жаловали даже в лагере прогрессивно настроенных людей. В семидесятых-восьмидесятых, когда Муджин служил ядром сопротивления диктаторскому режиму и играл ведущую роль в борьбе за демократию, пастор Чхве был известен своими умеренными взглядами и никогда не спешил с выводами. Его глаза за круглыми линзами очков всегда приветливо улыбались.
— Как спалось, пастор? Много хороших снов увидели? — спросила Со Юджин.
Всю дорогу в суд пастор Чхве сидел погрузившись в свои мысли и только после вопроса Юджин, словно очнувшись, наконец заговорил:
— Скажите, прокуратура уверена, что суд вынесет решение «виновны»?
Вопрос ее малость озадачил, и она призадумалась. С прокурором она пересекалась всего пару раз, однако особо не тревожилась: к делу он подошел бесстрастно, хотя на его непроницаемом лице порой и проскальзывало некоторое раздражение. Со Юджин взглянула на пастора:
— Думаю, да. Дети действительно пострадали, нет оснований сомневаться в их показаниях. Кроме того, свидетели…
Пастор молча закивал. В сердце Со Юджин закрался холодок. Она еще не успела понять, к чему он клонит, как пастор Чхве заговорил:
— И то верно. Я тоже так считаю, но адвокат, взявшийся за это дело… Оказывается, эта личность мне хорошо знакома. Он выпустился из муджинской старшей школы примерно двумя годами позже, чем я. Едва ли не с детства прославился своей проницательностью и умом и, насколько помню, всегда ходил в отличниках. Скорее всего, на юридический факультет в Сеуле он прошел по дополнительной квоте. Я думал, он работает судьей в апелляционном суде высшей инстанции, однако, говорят, совсем недавно был освобожден от должности. И это, похоже, его первое дело в качестве адвоката.
— Вы имеете в виду пристрастное отношение и поблажки судьи как бывшему коллеге? Все же, я надеюсь, это не означает, что виновные останутся безнаказанными. Неужто такое возможно?
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
