— Да как-то даже теперь не знаю… — промямлил поникший художник.
— Не берите на себя мое горе, — вздохнула Глас Духовного Пути. — В конце концов, это не ваша вина.
— А чья же? — невзначай уточнил профессор.
Бальмедара промолчала.
И тогда Грецион понял, что запутался во всем происходящем окончательно.
Огромная змея дремала на ветке, никого не трогала, примус, правда, тоже не починяла — в общем, грелась на солнышке под разноцветным небом, которое днем выглядело слегка выгоревшим, не столь ярким и контрастным, как ночью.
Поэтому, когда змею резко схватили за свисающий хвост и потянули вниз, она даже не успела зашипеть, а лишь с шорохом пронеслась сквозь ароматные лисья, эластичные ветки и отнюдь не столь эластичные сучки́ и, набив пару-тройку шишек, увидела своего обидчика.
Змеи, по природе своей, очень милые животные — по крайней мере те, что не владеют гипнозом и не заключают сделок с тиграми-гордецами. Пока вы не трогаете рептилию, она — за исключением не евшей уже пару недель — не трогает вас. Ну а уж если змею кто-то побеспокоит, то реакция ее будет молниеносной, и нужно молиться, чтобы смерть наступила мгновенно, а не от бесконечно изнуряющего, иссушающего тело яда.
Вот и эта змея, бронзовые чешуйки которой монетами блестели на солнце, среагировала быстро — уже раскрыла пасть, зашипела и накинулась на обидчика, но на полпути остановилась перед добрым старческим лицом с козлиной бородкой так резко, словно бы за личиной этого милого дедули скрывался сам дьявол, в средние века больше предпочитавший черных пуделей. Но что поделаешь, времена меняются, и даже силам тьмы приходиться меняться вместе с ними.
Но дедулечка был самым обычным — просто он прошептал что-то, отчего рептилия мгновенно успокоилась и уползла восвояси, искать другую ветку. Могла бы — пустилась прочь со всех ног.
Достопочтимый алхимик Сунлинь Ван улыбнулся. Змеиному языку его никто не учил, но пару других фокусов — эксклюзивно для китайского общества алхимиков — он все же знал.
Старый китаец вновь поднял тоненькую ручку вверх, к гибким, но довольно толстым веткам. Ветка хрустнула и отломилась, свалившись на землю. Сунлинь Ван поднял получившийся посох и разломал еще на четыре части, каждую из которых привязал к поясу.
Позади шуршала высокая трава и хрустели ветки, но на этот раз их ломал не китаец. Внезапно, звук прекратился.
— Не переживайте, — вдруг сказал Сунлинь Ван в пустоту, будто бы спятив — но пустота отнюдь не была такой пустой, какой могла показаться. В лесу пространство чудесным образом расширяется, и порой тяжело заметить даже шагающего рядом. — У меня к вам много вопросов, но идите своей дорогой — вы идете давно, с самих островов Комодо. Идите, там, куда вы спешите, вы куда нужнее. А мне нужно… закончить одно дело и понять несколько вещей.
Почему-то старик знал, что его обязательно поймут — вскоре трава снова зашуршала.
Алхимик опять улыбнулся, подняв голову и посмотрев в глубь леса. Прикинув, что до наступления ночи еще далеко, китаец присел прямо на землю, прикрытую огромными листьями какого-то папоротника, и тут же вспомнил, что у него с собой нет ножика — а ножик был необходим.
Сунлинь Ван огляделся. Змея, недавно скинутая им с дерева, все еще неспеша ползла прочь, оставаясь в зоне видимости.
Достопочтимый алхимик не любил жестокости, даже по отношению к самым подлым людям, а уж к животным, пусть и норовящим сожрать тебя — тем более. Но никогда не знаешь, что ждать от милого старичка.
Бальмедара налила всем сладкого нектара, но он как-то не шел — даже барон с его практически бездонным желудком тянул напиток неохотно. Всем было неудобно, что они не выразили должных почестей — хоть магиня и уверяла, что все в порядке, и ей стоило предупредить их самой, она просто не хотела портить впечатление от ритуала.
Настроение — в случае Брамбеуса, аппетит — стало медленно, но верно возвращаться, и все трое лемурийских гостей разбрелись кто куда: барон отправился искать съестное, чтобы не смущать хозяйку, художник пошел рисовать на пленэре, а профессор устроил прогулку меж древних строений в сторону рынка — того самого, где ранним утром он встретился с Аполлонским и, похоже, умер, но не здесь и сейчас.
Раздумья Грециона, говоря откровенно, не приводили его ни к каким выводам — он дрейфовал, как корабль без навигации посреди бушующего шторма, а где-то под бортом поджидал затаившийся змий-Ёормунганд. Профессор поймал себя на мысли, что даже в метафоре — играющей в голове картинке — ему снова привиделась рептилия, а это пахло уже какой-то паранойей, с учетом того, что колонны, фасады домов и даже места под скосами крыш были украшены этими каменными тварями. Психовского, привыкшего в этом оттиске оказываться правым, раздражало, что он не может прийти к даже малюсенькому выводу, не понимает, как связать все накинутые на него нити в одну паутину, в центре которой поджидает паук — хотя нет, погодите, змий, конечно же.
Древние строения из белого камня — то рельефные башни с будто чешуйчатыми куполами, то дома с открытыми крышами, на которые можно было спокойной вылезти — давили на сознание, заставляя его работать и скрежетать, но по сусекам как-то особо не наскребалось.
Профессор не заметил, как дошел до рынка, где лемурийцев, по сравнению с ранним утром, прибавилось — люди покупали… нет, точнее, обменивали товар на товар. Как сказал Аполлонский, так работал Духовный Путь — и, раз это место существовало одно на все возможные версии реальностей, так он работал везде.
Вот тут в голове Психовского что-то щелкнуло, но он этого не заметил. Пока что.
Грецион вглядывался в лица лемурийцев — худые, с ярко выраженными скулами, но счастливые, не изнуренные ни голодом, ни каким-то рабским трудом. Люди смеялись, или просто улыбались, или ходили задумчивыми, а может слегка грустными — парад эмоций не скупился на разнообразие. Профессор подумал: а почему его так беспокоит этот Духовный Путь? В конце концов, почти любая религия — нынешняя или былая, — любая идеология, любой набор ценностей — этот тот же Духовный Путь, только под другим соусом. Грецион припомнил пословицу, как оно там говорится? Хоть горшком назови, только в печь не ставь. Ну вот что-то из этой оперы.
Второй щелчок в голове оказался чуть громче, но Грецион отвлекся на один из прилавков и из любопытства решил прогуляться до него — мимо каскадом плыли древние колонны.
Профессора затянула их гипнотическая привлекательность, и он даже не заметил, как кто-то резко схватил его за руку и утянул в сторону, в тень, в один из бесконечных коридоров-продолжений храма.
— У нас очень мало времени, — Психовский даже не успел прийти в себя, а его уже атаковали вопросами.
— Да что б вас, — не выдержал профессор. — Мне и так хреново, а вы меня еще решили похитить и закружить. И вообще, кто вы, черт вас подери…
Приступ злости, спазмом сжавший мозг, сошел на нет, когда Грецион наконец-то смог сосредоточиться и разглядеть утащившего его человека.
