— Пустая затея. Он и не вспомнит о тебе уже вечером.
* * *
В замок возвращалась, кусая губы и сгорая в огне нетерпения — теперь, когда передала весточку отцу, я была уверена, что скоро выберусь из неволи. И что Эд позвонит родителю, внутренним чутьем знала точно, иначе зачем бы он написал в книге «Я знаю — город будет, я знаю — саду цвесть, когда в стране любимой такие люди есть». Я видела в этих словах столько смысла и понимания Эдом моей ситуации, что только что не перебирала лапками в нетерпении.
Лишь одно саднило сердце, царапало его, обливая кровью, и сдавливало грудной клеткой — что будет с Энвером? Он виноват, но так ли сильно?
Разум напоминал и «предсказуемую», и «попробуй, если не боишься, что откусит», и как отвез меня на яхту Месуту в лапы, и как торговал мной вместе со своим помощничком Толгой. А душа противилась и напоминала, что Энвер забрал от толпы насильников, подлечил и почему-то злится на меня из-за Кемрана и на Кемрана из-за меня. А наш секс с Энвером… Никогда я не была продажной девкой больше, чем отдаваясь добровольно Кемрану, и никогда и никто не заставлял меня так трепетать и исходить нежностью и страстью, как в руках божественного султана. Я желала наказать его, но не сильно, как наказывала маленькую Юльку — сначала ругала и разок шлепала по попе, а через минуту прижимала к себе и зацеловывала больше обидное, чем болезненное наказание, гораздо сильнее злясь на себя и чувствуя виноватой за несдержанность и нетерпимость к опасным и недозволительным шалостям.
Сам Аллах привел меня в тот книжный к русскому парню. С ним я связывала все уже почти оставленные надежды вернуться домой, вела бесконечный внутренний диалог, едва не начиная говорить вслух.
Всю дорогу до своей роскошной темницы бросала взгляды на Волкана. Он вел себя так, будто я и не собиралась бежать. Так же спокойно помог выгрузить и занести в кухню сумки, взял персик, подкинул его и неожиданно предложил:
— Северянка, завтра могу показать тебе горное озеро.
— Серьезно?!
Трудно было поверить в это предложение, особенно после его же рассказа, что кто то озеро видел, тот живым не возвращается. Забыть, что непослушным невольницам одна дорога я не могла. А после попытки связаться с родными это выглядело совсем плохо.
Я усмехнулась, прищурившись и встречая лукавый взгляд Волкана.
— Серьезно, — согласился он обыденно, откусив плод. — Возьмем с собой мясо, приготовим чокмалу, полюбуемся озером и закатом.
— Звучит красиво, — кивнула, — но как-то… ненормально.
— Другой возможности не будет, — пожал плечами мужчина. — Опасное может быть безопасным, таинственное понятным, а невозможное возможным. Отдохни этой ночью хорошо, Валентина… — Я вскинула голову от удивления, не услышав от него уже привычное «северянка». — Завтра тебя ждут чудеса.
Он взял еще один персик и вышел из кухни. Я повернулась к Дамле, раскладывавшей продукты в холодильниках.
— Что это значит?
— Что надо замариновать мясо к утру и испечь сырные лепешки.
— На мои поминки?
— Тьфу на тебя! — в сердцах всплеснула руками женщина. — Человек к тебе с душой, а ты поминки! — передразнила она меня и выгнала из кухни.
* * *
Спать я легла еще засветло. И не потому, что Волкан сказал выспаться, а потому что хотелось сократить время до своего спасения. Уснуть и проснуться уже в самолете, летящем в Москву.
Снилась плачущая Юлька на моей шее и хмурый отец с блестящими глазами. Я рассказывала ему все, что произошло со мной, плакала и обнимала его, и благодарила своего спасителя Эда — он тоже снился мне в диком эротическом продолжении длинного сновидения. Я сходила с ума от его прикосновений и поцелуев, льнула к нему всем телом и принимала всего с щемящей нежностью и благодарностью.
Проснулась слишком рано от того, что плоть пульсировала от оргазма. И это было дико. Лежала и смотрела в балдахин с влажным тяжелым жаром между ног, с дрожавшим от сладкой истомы телом и полная недоумения, с чего мне приснился мужчина, которого я знала пять минут? А чувствовала к нему столько, будто мы знакомы сто лет и нас соединяет столько событий, что на две жизни хватит.
Я скучала по божественному мерзавцу Энверу, но между нами не было, нет и невозможно единение душ, какое я чувствовала с совершенно незнакомым мне Эдом. Наваждение какое-то…
Я пролежала в постели еще час, пока успокоилось заполошное нереальной любовью сердце, пока не остудила разум единственно возможным объяснением: просто моя надежда — русский, близкий мне по менталитету мужчина, а я слишком с вечера была взбудоражена встречей с ним. Как давно я вот так просто не общалась с земляками, не слышала русской речи, не надеялась обрести свободу. Я была безумно благодарна этому человеку уже за то, что он выслушал без насмешек и подарил надежду.
«Я знаю — город будет, я знаю — саду цвесть…»
Никогда не любила топорную поэзию Маяковского, но теперь эти пионерские строчки пылали в сознании лозунгом. Я снова и снова повторяла их про себя и вслух, когда принимала душ; пела, когда расчесывалась и одевалась; прокручивала в голове, когда завтракала, и даже шагала в такт речитативу.
Мысли о незнакомце по имени Эд вытеснили все остальные, я даже засмеялась от вспыхнувшей в памяти шутки что теперь, когда он меня так натурально трахнул, он просто обязан на мне жениться.
Волкана я встретила в хорошем настроении и спортивном костюме, готовая созерцать обещанное чудо. Он тоже был одет в удобную трикотажную одежду и, когда я спустилась в кухню, куда меня позвала Дамла, наливал в канистру холодную воду, а в термос кипяток. На столе стояла уже собранная сумка с лепешками, мясом, решеткой, овощами и чем-то еще. Я окончательно успокоилась, что убивать меня не собираются, а кормить — очень даже.
— Как спала, северянка? — с улыбкой спросил Волкан, окидывая меня взглядом.
— На спине, на боку, на животе, — ответила ему, загибая пальцы, припоминая, в каких позах наслаждалась во сне Эдом.
— Занятно, — усмехнулся.
— Не то слово!
— Тогда поехали.
Я с готовностью вышла за ним и удивилась, увидев, что он убирает сумку и канистру в багажник своей машины.
