— Так что он? — вернул меня в родной особняк граф Гендрик.
— Эта история вовсе неинтересна, — ответила я. — Всего лишь дворцовые интриги. Лучше скажите, Дренг хотя бы щедро оплатил свое измывательство над вами?
— Я отказался от всяких денег, — усмехнулся его сиятельство. — Он до того вывел меня из себя, что я просто вручил ему ваш портрет и велел убираться. Впрочем, на следующий день мне доставили вознаграждение за мою работу и страдания. Более чем щедрую.
— Все-таки в его сиятельстве совесть осталась, — улыбнулась я.
К этому моменту мы подошли к гостиной, и всякий разговор на интересовавшую Элдера тему прекратился сам собой. При виде нас с графом, матушка поднялась навстречу. На губах ее играла приветливая улыбка. Она раскинула руки и двинулась навстречу:
— Дети мои, вот и вы вернулись к нам.
Мне бы хотелось донести до родительницы, что это лишнее, и ее радость преждевременна, но мы были окружены зрителями, а потому вступать в спор с ее милостью было верхом неприличия и грубости. А потому я просто сдержанно улыбнулась. А тем временем матушка подошла к нам с его сиятельством. Она поцеловала в лоб сначала меня, после графа, успевшего скосить на меня глаза. Я осталась невозмутима. Однако едва баронесса Тенерис отступила, я поспешила к сестрице, оставив Элдера отвечать на вопросы моей родительницы, как ему показался наш дом.
Амберли теперь стояла у окна. Рядом с ней, явно рисуясь, устроился на подоконнике Рэйг Гамарис. Возле окна привалился плечом к стене барон Трикстер, а еще… подле них стояла наша постная девица с вечно унылым лицом — Граби Набо. Она и сейчас была уныла, даже тень улыбки не кривила ее губы, но взгляд не отрывался от Гамариса, и пока тот продолжал заливаться соловьем перед Амбер, Граби прожигала дыру в столичном хлыще.
— Сестрица, — позвала я, не обращая внимания на то, что Рэйг продолжал красоваться перед дамами, о чем-то разглагольствуя.
— Ваша милость! — воскликнул Трикстер. Он заметно оживился и поспешил мне навстречу: — Наконец-то вы снова с нами. Признаться…
— Прошу простить, — с холодной вежливостью произнесла я и, обойдя барона, приблизилась к Амберли, скользнувшей по мне рассеянным взглядом. Я сжала ее локоть: — Дорогая, удели мне минуту внимания.
— Шанни, милая, послушай, что рассказывает… — начала Амбер, и я сильней сжала ее локоть. Охнув, она посмотрела на меня обиженным взглядом.
— Прошу нас простить, — сладко пропела я. — Мы покинем вас совсем ненадолго. Идем, дорогая, мне нужна твоя помощь. — После нашла взглядом Элдера, и моя улыбка стала приветливой: — Ваше сиятельство.
— Мне было больно, — тихо пожаловалась всё еще обиженная на меня сестрица.
— Боль отрезвляет, — ответила я. — Когда боль во благо, на нее не обижаются.
Амбер фыркнула, но уже через мгновение на ее лице появилась полагающаяся случаю доброжелательная улыбка, когда граф Гендрик подошел к нам. Баронесса Мадести была прекрасной ученицей и премудрости своей наставницы — баронессы Элиен Тенерис впитала в себя, как губка. Даже желая вернуться туда, откуда я ее добыла, Амберли излучала приветливость и дружелюбие, будто бы весь вечер только и ожидала момента, когда сможет поздороваться с гостем.
— Помнишь ли, дорогая, его сиятельство? Граф Элдер Гендрик был представлен тебе на твоем празднике, — произнесла я, глядя на сестрицу.
— Разумеется, — со всей искренностью ответила сестрица: — Ваше сиятельство, я так рада вновь видеть вас под нашим гостеприимным кровом.
— Признаться, и я рад быть здесь, — склонил голову Элдер. — Приятно ли проходит ваш вечер?
— Вечер выдался замечательным, — улыбнулась Амбер, и я вклинилась в беседу:
— Дорогая, ты ведь еще, наверное, не знаешь, но его сиятельство восхитительно рисует. Его картины столь великолепны, что изображенное на них кажется живым и настоящим.
— Правда? — глаза сестрицы широко распахнулись: — Ах, как бы мне хотелось увидеть ваши картины, — прижав ладонь к груди, возвестила баронесса Мадести.
— Я был бы польщен, ваша милость, — с улыбкой ответил Элдер, и я вновь заговорила:
— Ваше сиятельство, а ведь моя сестрица тоже рисует. Более того, она давно мечтает, чтобы ее работы посмотрел настоящий мастер и дал совет. Верно, дорогая?
— Ох, Шанни, — зарумянилась она, но кивнула и смущенно потупилась.
Теперь я опять смотрела на Гендрика, и граф, не менее воспитанный, чем баронесса Мадести, ответил:
— С удовольствием посмотрю на ваши работы, баронесса, когда вам будет удобно.
— Почему не сейчас? — спросила я с показным недоумением: — Вы здесь, вечер только начался, и отчего же пренебрегать интересной беседой? Как вы считаете, ваше сиятельство?
— Совершенно с вами согласен, — сказал Элдер.
Чего бы он ни желал на самом деле, но отказаться и обидеть двух девушек не мог. А потому я обратилась к Амберли:
— Ну что же ты, милая сестрица? Граф Элдер любезно согласился исполнить твою мечту, а потому не теряй времени. Принеси свой альбом, а заодно возьми карандаш. Быть может, его сиятельство решит что-то изобразить, чтобы указать тебе на некие приемы, о которых ты говорила.
— Прошу меня простить, я ненадолго оставлю вас, — сказала Амбер, присев в неглубоком реверансе.
А еще через минуту она устремилась к себе в комнаты за альбомом и карандашом. Я нашла, чем занять ее и молодого Гендрика. Ему я могла доверить мою сестрицу. Да и рисовала Амберли недурно, на мой взгляд, а его сиятельство был способен оценить ее работы, так что остаток вечера они провели за беседой, а после граф взялся рисовать портрет баронессы Мадести в карандаше. Мне оставалось лишь с умилением взирать на них. В любом случае от опасного влияния несерьезного человека я свою родственницу избавила, чем была весьма довольна.
Что до обоих повес, то их внимание я отвлекла на себя, не позволив мешать общению сестрицы и графа Гендрика. Да мне и не пришлось особо усердствовать, оба молодых человека с готовностью переключились. И если поначалу Гамарис еще поглядывал в сторону Амберли, то вскоре утерял интерес, едва понял, что его дичь поглощена беседой с другим мужчиной, в которую втянулась достаточно быстро, как и Элдер, и я только могла себя поздравить с тем, что удачно выбрала рисование, как предлог для их разговора.
Зато мне досталось сомнительно удовольствие любоваться на двух самовлюбленных павлинов, хвосты которых были до того широки, что за ними уже не было видно света люстры в гостиной. Однако особо устать от чужой бравады я не успела, помощь пришла, откуда не ждали. Моя дорогая и неповторимая Граби Набо! Она не произнесла ни слова за всё время, что сидела рядом со мной и молодыми людьми. Ее милость даже не пошевелилась, если не считать поворот головы то в одну, то в другую сторону, когда Рэйг Гамарис пытался сбежать из-под ее пристального взора.
Он даже вставал за нашими спинами, но юная баронесса Набо всё равно выбирала такое положение, из которого могла наблюдать за своим кумиром. И когда он присел рядом с Трикстером, сидевшим рядом со мной, ее милость поднялась на ноги и теперь стояла напротив, продолжая доводить графа до белого каления.
