Однако скелле эта немедленно умчалась, забыв даже сообщить любимому супругу куда. Волей-неволей пришлось обрадовать незнакомого охранника, что мы отправляемся гулять, для того чтобы час спустя обнаружить себя окруженным любопытными зеваками, едва маленький отряд из пяти бойцов покинул ближайшие к площади проулки, по-прежнему оцепленные городской стражей. Знакомства с городом не получилось. О событиях накануне уже знал последний торговец лохами. Моя лысая макушка еще имела шанс затеряться в толпе — насколько я помнил, аборигены Угла предпочитали именно этот тип прически, но в компании с хмурыми бойцами Сама, которые понятия не имели о скрытом охранении и с удовольствием мутузили любого случайного зеваку, нарушившего, по их мнению, мое личное пространство, это было невозможно. Уже через несколько минут после того, как мы появились из-за спин городских стражей, мы были окружены толпой, понятия не имеющей, кто я такой, но увлеченно тем не менее преследующей наш маленький кортеж. Мне, привыкшему полагаться только на себя, было неуютно. Одиночество не страшило — оно лишь заставляло острее чувствовать и зорче видеть. Почему-то вспомнился один политик из земного прошлого, пытавшийся попить пива в заведении, памятном ему по его былым годам, под прицелом десятков камер и сотен глаз. Это было чудовищно! Пришлось возвращаться.
Чтобы избавиться от тяжкого липкого безделья, я попробовал уйти в другой мир, попытавшись найти мастерскую в довольно большом доме Сама и занявшись возней с сохранившейся коллекцией кристаллов. Но к моему огорчению, ничего подобного не обнаружилось. Нет, конечно, наличествовала небольшая каморка, забитая плотницким, в основном, инструментом, но для тонкой работы с нежными кристаллами он не годился, а отправлявшийся в поездку сюда тот Илья почти ничего не помнил и не озаботился даже тем, чтобы прихватить инструмент, хранившийся в останках самолета.
Обследование близлежащих к площади проулков подарило мне еще день. Я выползал туда без охраны, но в пыльной тишине обезлюдевших проходов вынужденно обращал на себя внимание всех, кто меня замечал, — городских стражей, жителей окружающих домов или их прислуги, непонятных мне таких же одиноких, как и я, случайных прохожих. Радовало лишь то, что они не толпились вокруг, выпучив глаза и раскрыв рты, и то хорошо.
Наконец, на третий день, уже окончательно одуревшего от безделья в десятке метров от плиты храма, меня позвали, когда я задумчиво созерцал древний корабль, размышляя над тем, что если сейчас и засну прямо на площади, то вряд ли найдется поблизости кто-либо, кто рискнет подойти. Молодой парень, дежуривший у ворот в ночь, когда я неудачно решил прогуляться, окликнул меня, приближаясь:
— Хозяин!
Я поинтересовался, рассматривая его чем-то довольную физиономию:
— Чего это ты такой радостный?
— Да нашел вас сразу же — точно, как Хозяйка и сказала. Иди, говорит, он у площади вертеться должен.
— Чего? Обедать уже? Я еще не нагулялся.
Посыльный вытаращил глаза, несколько мгновений помолчал, ожидая продолжения, и затараторил:
— Хозяйка велела передать, чтобы вы немедленно возвращались! Чего-то важное вечером будет, — добавил он явно от себя в некоторой растерянности.
Я вздохнул.
— Ну, раз так, пошли. Узнаем, что может быть важнее обеда. — Уже вышагивая к усадьбе, добавил, как будто после некоторого раздумья: — Ужин, наверное.
Самое удивительное, что я оказался прав: нас ждал ужин. Точнее, малый прием у Его Величества — верховного правителя Мау. Ну, за некоторыми исключениями: Орден там, восток, далекие остатки затонувшего континента на западе, Облачный край, Великие горы с таинственными мун и еще какое-то количество забытых и заброшенных за ненадобностью островов — эти территории, хотя в широком смысле и считались Мау тоже, но никогда местным правителям долины великой реки не подчинялись.
Ану я обнаружил в большом зале, который условно называл детской, — там, окруженный заботой и уходом пары нянек, постоянно обретался наследник семьи и древней крови, немного смешанной с кровью таинственного эля — меня то есть. При моем появлении наследник изволил обедать, тестируя терпение и выдержку своей матери. Вполне себе упитанный, с моей точки зрения, ребенок, категорически отказывался от ложки с какой-то бурой жидкостью, настойчиво направляемой ему в рот. Позади Аны, увлеченно пытавшейся сохранить, по всей видимости, жутко полезное и необходимое растущему организму содержимое ложки от активно вертящего головой и уворачивающегося сына, застыла парочка нянек в недвусмысленных позах — позвольте нам, Хозяйка. Центр этой бурной активности, не сразу рассмотревший появившегося отца, наконец замер и радостно улыбнулся, за что и был тут же наказан порцией таинственной жижи, коварно протиснутой настойчивой матерью в беззубый рот.
Видимо, Ана решила, что родительских трудов с нее достаточно, потому что тут же увлекла меня вон.
— Сегодня вечером мы приглашены во дворец. Вероятно, Его Величество желают лично сориентироваться в происходящем.
— Ну и причем здесь я? Пусть ориентируется. Надеюсь, главы семьи ему будет достаточно?
Лицо Аны замерзло, но не в привычном надменном ознобе, а, как мне показалось, в растерянности. Она даже остановилась в полутемном коридоре, не дойдя до своей комнаты.
— Что-то не то сказал? — осторожно поинтересовался я.
— Даже не знаю, как тебе ответить. — Ана не двинулась с места, задумчиво меня разглядывая. — Думаешь, он оскорбил твое достоинство?
Настала пора замереть мне.
— В смысле?
— Его Величество пригласил персонально тебя, между прочим. Но, если твое величие от этого пострадало…
— Ань! Ты чего?
— Это ты чего? Считаешь, что он должен просить тебя об аудиенции? Вроде: великий эль, покоритель вселенной, говорящий с храмом, сегодня, к сожалению, занят и монархов не принимает.
— Все, все, все! Понял! Куда идти? Только больно не бейся! У меня нервная система нервная.
Моя покорность, похоже, не произвела большого впечатления на супругу — она еще какое-то время посматривала на меня немного отстраненно и задумчиво, отчего я чувствовал себя неловко. То, с чем мне пришлось столкнуться на Мау, действительно не шло ни в какое сравнение с заурядной сытой и скучной жизнью, которую я вел на Земле. Разница была настолько подавляющей, что, умудрившись выжить, я, вполне возможно, заразился болезнью избранности, уверовав в свою уникальность и особое место, предназначенное мне во вселенной, — чувство, естественным образом возникающее у подростков, когда активно растущий мозг и развивающееся сознание создают иллюзию стремительно увеличивающихся способностей, каким-то образом прокралось в голову совсем уже не такого молодого мужчины, много раз избегавшего гибели волею случая или усилиями других людей, на собственной шкуре ощутившего хрупкую грань жизни и смерти. Стало немного стыдно. Я чувствовал, что внутренне действительно поверил в свою исключительность, хотя и понимал, что исключительными были лишь обстоятельства моего попадания сюда.
