Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
– Как «так»?
– Не колдовать в моем доме!
Я дернулась, когда Коул всплеснул руками и схватился за голову. Паралич отступил, и его буквально захлестнуло волной эмоций. Закусив рукав своего джемпера, Коул испустил приглушенный крик.
– Третий раз! – принялся причитать он, когда перестал вопить. – Третий раз ты сносишь мою квартиру! Только вчера установили новые окна вместо тех, что выбил твой мини-ураган, а теперь землетрясение. Ты хочешь, чтобы нам жить стало негде, Одри?!
Молча съежившись с книгой в руках, я проследила за Коулом взглядом: дойдя до окна, он раздвинул пальцами жалюзи, выглядывая на улицу. Там уже почти все стихло, но по-прежнему звучал знакомый рев одного автомобиля. Вынув из кармана ключи от джипа, Коул нажал на пульт, и сигнализация заткнулась. Ударившись лбом о холодное стекло, он медленно и глубоко выдохнул.
– Так больше не может продолжаться. Надо увезти тебя отсюда, пока о нас снова не начали говорить в местных новостях.
– Увезти? – ахнула я, и душа будто ушла в пятки, но Коул обернулся и, увидев выражение моего лица, пояснил:
– За город, Одри. Уедем на выходные из Бёрлингтона, туда, где ты сможешь практиковать магию без вреда для моего физического и психического здоровья.
Я недоверчиво выгнула одну бровь. Провести время за пределами четырех стен, в которых я уже выучила каждую трещинку, было заманчиво. Но еще заманчивее казалась перспектива провести это время вместе с Коулом, при взгляде на которого мне на ум все чаще приходили грязные мысли.
Может, из-за этого я никак не могу достичь внутреннего покоя?
– А ты точно уверена, что эта книга не бракованная? – недоверчиво поинтересовался Коул, подойдя ближе, и с опаской осмотрел тканевый переплет тяжелой книги в пятьсот рукописных страниц. – В детстве я считал, что ведьмы шьют свои книги из человеческой кожи…
Я распахнула сизую обложку из бархатной ткани и ласково огладила пальцами корешок, а затем погладила и прописные буквы в углу первой главы.
«Аврора Л. Эдлер».
– Думаешь, она сама подкинула ее тебе? – спросил Коул, заметив, как угрюмо я разглядываю пожелтевший от времени пергамент, пестрящий заклятиями.
Практически под каждым из них присутствовала чернильная иллюстрация – восковая свеча с колышущимся пламенем под призывом путеводного фамильяра, клыкастая пасть демона-диббука под проклятием, цветущая роза под любовным разделом. Восемь разделов на каждый из восьми даров, не считая серой магии, – все, как и уверяла меня Аврора. А еще целых тридцать страниц, вынесенных в отдельную главу, написанную на недоступном мне немецком языке таким почерком, что помочь мне был бы бессилен даже электронный переводчик. Лишь ее название я смогла расшифровать, что и лишило меня покоя, ведь не нашлось бы названия любопытнее, чем «Шепот».
Я покачала головой и сместила красную закладку на сороковую страницу, где остановилась.
– Это точно сделала не Аврора. Она требовала у меня Бёрлингтон и жемчуг в обмен на гримуар… Щедрость – это не про нее, – хмыкнула я и слабо улыбнулась, узнав заклятие, которое было отмечено приятнейшим из моих воспоминаний. – «Песнь синицы»! Смотри! Его написала моя мама, – я повернула Книгу к Коулу, демонстрируя яркую птичку в конце абзаца, разукрашенную насыщенным голубым мелком, – мой детский рисунок. – Мне было семь. Аврора даже его скопировать не поленилась… Впрочем, все, что ни делается, к лучшему. Не верится, что я держу гримуар Шамплейн спустя столько лет.
Я подняла глаза и вдруг смутилась, обнаружив, что все это время Коул, опустив ресницы, смотрел вовсе не в книгу, а на меня.
– И что делает эта «Песнь синицы»? – полюбопытствовал он, сыграв искреннюю увлеченность, и я мысленно поблагодарила его за это: как редко мне удается поговорить о маме! – Прелестное название. Надеюсь, это не какая-нибудь порча?
– Нет, порчу с выпадением зубов мама назвала «Саранча», – усмехнулась я, и лицо Коула вытянулось. – А «Песнь синицы» названа в честь Рэйчел…
– Рэйчел? Кто такая Рэйчел?
Я прикусила язык, но было поздно. Его глаза не просто внушали доверие – они убеждали, открывая меня так, как я ежедневно открывала Книгу заклинаний. И, выдохнув, я впервые заговорила об этом, а меня впервые кто-то услышал:
– Лучшая подруга моей матери. Они были очень близки. Думаю, даже мой отец не был маме дорог так сильно, как Рэйчел, – сказала я и приложила все усилия, чтобы не запнуться: я больше не имею права называть Валентина Эбигнейла своим отцом. – Мама звала ее Рашель на французский манер. Рэйчел любила ее… Сейчас, вспоминая это, я не уверена, что в детстве понимала смысл их любви правильно. В ковенах не приняты однополые отношения, но… Как бы там ни было, Рэйчел защищала нашу семью. Меня. Сначала от всего мира, когда мамы не стало, а затем и от Джулиана. У Рэйчел был волшебный голос… Она обожала петь. Поэтому и «Песнь синицы». Это чары-оберег.
Коул слушал внимательно, присев вместе со мной на скомканный плед, которым был застелен диван. Он улыбался краешком губ, внимая каждому моему слову, и чем больше я рассказывала, тем легче мне становилась: душа больше не металась в агонии, когда я думала о Рэйчел или Виктории. По крайней мере, в присутствии Коула.
– В древности Верховные писали на валлийском или латыни, потому только ведьмы могли прочесть его. Со времен моей бабушки предпочтение стало отдаваться национальному языку. Лишь основные призывы восьми даров по-прежнему звучат на старых диалектах. Хочешь опробовать чары? – предложила я, вдохновленная душевной близостью с Коулом, и перелистнула следующую страницу, где эти чары были расписаны подробнее.
Да, он и впрямь меня слушал, даже наслаждался… Пока не осмыслил мое предложение.
– Нет! – Коул резко отпрянул, и я засмеялась.
– Брось! Это самая светлая часть магии, какую только можно найти. Подобные чары даже на новорожденных накладывают! Ничего страшного не случится.
– Нет, Одри, нет! Даже не вздумай!
Я хитро улыбнулась и, положив ладонь на книгу, начала читать, освежая в памяти сокровенные строки.
– Одри! – взбунтовался Коул и вскочил с места, но я вытянула руку, приложив одну ладонь к его груди, а другой держа книгу на коленях.
Оцепеневший, будто любое неосторожное движение во время ритуала могло его убить (наивный!), Коул широко распахнул глаза. Его кадык нервно дернулся. Стараясь не рассмеяться, я сосредоточилась и вдавила подушечки пальцев в его твердые мышцы под свитером. Там колотилось сердце, как та самая певчая птица, только загнанная и одичавшая.
– Синица, смотри, как плетет паутину паук. Он голоден, он лелеет надежду, но ты летишь выше любой паутины. Ты сидишь на верхушке сосны, что в грозу упадет. Ты играешь с кошкой, что загубит дюжину крыс. Синица, ты не умрешь, и потому его тоже синицей я нареку.
«Песнь синицы» действительно была песней – из волшебства были сплетены не слова, а мелодия, которой нужно было их пропеть. И я пела – приглушенно и нежно, как учила мама, когда писала это заклятие, обмакивая перо во флакон с чернилами. Пальцы инстинктивно сжались, сминая свитер Коула, и сердце мое забилось в такт его сердцу. Одно дыхание на двоих – мята зубной пасты, чайный имбирь, миндаль. Коул сидел, обездвиженный, но смирившийся со своей участью. Однако это не длилось дольше двух минут: я произнесла финальное слово и, закончив, отдернула руку. Но…
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
