Книга О всех созданиях – больших и малых - Джеймс Хэрриот

Войдя в операционную, я увидел, что перед Зигфридом на столе лежит пациент. Мой патрон задумчиво поглаживал голову пожилого и очень несчастного бордер-терьера.

– Джеймс, – сказал Зигфрид, – будьте добры, отвезите этого песика Грайеру.

– Грайеру?

– Бротонскому ветеринару. Он лечил его, перед тем как владельцы переехали сюда. Я пару раз его осматривал – камни в мочевом пузыре. Ему необходима немедленная операция, и лучше, чтобы ее сделал Грайер. Он обидчивый черт, и я не хочу лишний раз наступать ему на больную мозоль.

– А! По-моему, я о нем слышал, – сказал я.

– Вполне вероятно. Образчик сварливого шотландца. Практикует на модном курорте, а потому у него не переводятся студенты, и всем им он устраивает адскую жизнь. А этого не скроешь. – Он поднял терьера со стола и вручил его мне. – Чем скорее вы туда отправитесь, тем лучше. Посмотрите, как пса прооперируют, и привезете его назад. Но ходите на цыпочках: если вы Грайера чем-нибудь заденете, он так или иначе сведет с вами счеты.

При первом взгляде на Грайера мне представилась бутылка виски. Ему было под пятьдесят, и в чем-то же таилось объяснение обвислым, в багровых пятнах щекам, тупости глаз и узорам лиловых жилок, разбегавшихся по сторонам его мясистого носа?! Его лицо неизменно хранило оскорбленное выражение.

Он не стал расходовать на меня свое обаяние: кивнул, что-то буркнул и забрал пса у меня из рук. Потом ткнул пальцем в худенького белобрысого юношу в белом халате:

– Это Клинтон, старшекурсник. И чего это в ветеринары девочек в брюках потянуло, не знаете, а?

(Было это задолго до моды на женские брюки.)

Во время операции он ел беднягу поедом, и, чтобы как-то его отвлечь, я спросил у студента, когда он возвращается в колледж.

– В начале той недели, – ответил он.

– Да только он уже завтра домой уедет, – проскрежетал Грайер. – Тратить время зря, вместо того чтобы набираться тут опыта.

Студент покраснел:

– Но я же занимался практикой больше месяца и должен хоть два-три дня провести с моей матерью!

– Да знаю, знаю. Все вы на одну колодку – от сиськи оторваться не можете!

Операция прошла гладко. Накладывая последний шов, Грайер взглянул на меня:

– Пока пес под анестезией, вы же его не повезете. А у меня вызов, так можете отправиться со мной, чтобы скоротать время.

В машине мы не разговаривали – это был монолог. Долгая повесть о том, что ему приходилось терпеть от бессовестных клиентов и хищных коллег. Больше всего меня потряс эпизод с отставным адмиралом, который попросил обследовать его лошадь. Грайер нашел у нее больное сердце, чем ввергнул адмирала в ярость, и он обратился к другому ветеринару. Тот объявил, что лошадь вполне здорова и никакой болезни сердца у нее нет. Адмирал написал Грайеру письмо, в котором изложил свое мнение о нем сочнейшим морским языком. Облегчив душу, адмирал захотел освежиться еще больше и отправился на верховую прогулку. Лошадь неслась галопом, когда вдруг упала мертвой и придавила адмирала, который получил сложный перелом ноги и множественные переломы таза.

– И до чего же, – сказал Грайер с глубочайшей искренностью, – до чего же я был рад!

Мы въехали в на редкость грязный двор фермы, и Грайер обернулся ко мне:

– Я корову должен тут почистить.

– Понятно, – сказал я. – Очень хорошо. – И, откинувшись на спинку сиденья, приготовился закурить трубку.

Грайер, уже почти вылезший из дверцы, задержался:

– Вы что же, не пойдете мне подсобить?

Я подумал, что он шутит. «Почистить корову» – значит просто убрать послед, и второму человеку там делать нечего.

– Так я вряд ли могу быть полезен, верно? – сказал я. – Мои резиновые сапоги и халат остались у меня в машине. Я не понял, что вас вызвали на ферму. Я только испачкаюсь без всякой пользы.

Тут же я сообразил, что допустил промах. Жабьи брыли побагровели еще больше, он одарил меня ядовито-злобным взглядом и отвернулся. Но на полдороге через двор остановился, о чем-то подумал и пошел назад к машине.

– Только сейчас вспомнил. У меня в багажнике найдется, что вам надеть. И я бы хотел, чтобы вы пошли со мной, подадите мне пессарий, когда понадобится.

Бред какой-то! Но я послушно вылез из машины и подошел к багажнику. Грайер уже извлекал оттуда плоский деревянный ящик:

– Вот, надевайте! Костюм для родовспоможения. Купил я его не то чтобы недавно, но пользовался им редко – тяжеловат немножко, но уж в нем вы останетесь чистеньким.

Я заглянул в ящик и увидел костюм из толстой черной глянцевой резины. Я вытащил куртку: она была вся в молниях и блестящих кнопках, а весила тяжелее свинца. Брюки, снабженные множеством застежек и пряжек, оказались еще тяжелее. Очень и очень внушительный костюм, явно сотворенный человеком, который не присутствовал ни при едином отеле. Главным его недостатком было то, что человек оказывался в нем практически парализованным.

Я поглядел на Грайера, но водянистые мутные глаза мне ничего не сказали. Я начал снимать пиджак – полный идиотизм, но ведь иначе он оскорбится!

Действительно, Грайер, казалось, жаждал облечь меня в костюм, – во всяком случае, он уже держал брюки наготове. Бесспорно, эта операция требовала двоих. Сначала натягивались поблескивающие брюки, застегивались, с носа и с кормы, а затем наступала очередь куртки: истинное произведение искусства, туго облегавшее талию, и с короткими рукавами, дюймов шести длиной, с резиновыми манжетами, сдавившими мои бицепсы.

Прежде чем надеть ее, я должен был закатать до плеча рукава рубашки, затем Грайер, дергая и пыхтя, натянул ее на меня. Я услышал, как повизгивают застегиваемые молнии. Последняя была на спине и стягивала высокий жесткий стоячий воротник, который задрал мой подбородок к небу, словно я возносил молитву.

Грайер, казалось, вкладывал душу в эту операцию и в заключение извлек из ящика черную резиновую шапочку. Я отдернул голову и начал мямлить те возражения, какие преодолевали преграду воротника, но Грайер не отступил: