Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Не оглядываться! Не останавливаться!
«Дверь сейчас откроется, та тварь выберется наружу и…»
Дверь не открылась. Уже отойдя от нее на несколько шагов, Петровский сообразил, что не ощущает никакого запаха.
Точно – показалось, померещилось! Иначе и быть не могло.
Почти бегом добежав до маленькой столовой, Николай Федорович немедленно вызвал управляющего, велел разбудить других слуг и разобраться с источником запаха. О том, что он увидел в подвале («Ничего там не было! Не было!»), разумеется, промолчал.
Следующие четверть часа были ужасны: Петровский с замиранием сердца ожидал криков и воплей, однако спустя некоторое время Петр Савельевич вернулся и невозмутимо доложил, что в винном погребе и соседних помещениях чисто и сухо. Ничего странного. Ничего необычного.
Петровский был человеком железной воли. Решив поверить в то, что стал жертвой разыгравшейся фантазии, он привел свой план в исполнение, убедил себя в этом, не позволяя усомниться ни на секунду. Когда Наташа вновь и вновь заводила разговор о том, что ей неуютно и страшно в новом доме, Николай Федорович разубеждал жену, говорил с нею спокойным, уверенным тоном, повторяя, что все страхи – это не более чем плод ее воображения и не стоит слушать праздных разговоров.
Это давалось ему довольно-таки легко, благо что дом, словно испытав Николая Федоровича на прочность, попробовав на зуб, отступился. Не пугал больше, не морочил. И Петровский даже стал потихоньку гордиться собой, вернее, собственным здравомыслием: разумный человек, не склонный к экзальтации, всегда сможет обуздать свои нервы, а заодно и всевозможные неведомые материи!
Так продолжалось дней десять, а потом его стройная теория рухнула, похоронив под обломками прежние представления о мироустройстве, оказавшиеся ложными. Искусственными и пустыми. Годными лишь на то, чтобы писать о них в книгах и вести беседы в гостиных, но неприменимыми в жизни.
Вернувшись однажды вечером к себе в спальню, он не сумел зажечь свет. Пришлось, чертыхнувшись, взять стоящую на ночном столике свечу. В ее неверном, пляшущем свете Николай Федорович увидел, что в его постели кто-то лежит, укрывшись с головой.
«Наташа?» – удивился он, но это было невозможно, он только что вышел из ее комнаты, оставив жену там. Прибежать сюда раньше него и улечься она не смогла бы, да и не стала бы этого делать. Да и кто бы стал?
Фигура на кровати зашевелилась, одеяло поползло к ногам лежащего (или лежащей), словно кто-то потянул его, и спустя мгновение Николай Федорович увидел лицо.
Дорого дал бы он, чтобы это зрелище стерлось из памяти, но понимал, что до смертного часа не забыть ему того, что открылось его взору.
В кровати лежала его жена. Не Наташа – первая супруга, Агафья, умершая много лет назад. На ней была любимая ночная рубашка, белая, с мягкими кружевами у ворота, и чепец. Длинные каштановые волосы, которые припорошила ранняя седина, змеились по плечам. Белое лицо с посиневшими губами было застывшим, окаменевшим – ни следа той мягкости, которая была свойственна жене при жизни. Круглые глаза, почти лишенные ресниц, смотрели строго, даже зло.
Петровский покачнулся, точно ему дали оплеуху. Свеча задрожала в руке, тени бесформенными кляксами заметались по стенам.
«Как?» – хотел произнести он.
– Это не твой дом, – проговорила покойница, с трудом разлепив губы.
В ту же секунду лицо ее начало оплывать, таять, как горячий свечной воск. Кожа перчаткой сползала с него, глаза вывалились на щеки.
Петровский завопил, не сумев сдержаться, слепо оглядываясь по сторонам, не узнавая места, где находился. На крики его никто не прибежал, как будто дом внезапно опустел… а может, так оно и было?
Мертвая женщина в его постели уже ничем не напоминала Агафью – в ней вообще не было ничего человеческого: скрюченное, усохшее тело, шишковатый череп, когтистые руки, похожие на птичьи лапы… Существо завозилось, выбираясь из кровати, и Петровский, понимая, что оно сейчас приблизится к нему, заскулил от ужаса, как дворовая собачонка.
«Это оно было там, в подвале», – пришло ему на ум, и в ту же секунду Николай Федорович впервые в жизни повалился на пол без сознания.
Очнулся утром, когда в спальню сквозь зашторенные окна лился серый рассвет. Кто-то негромко постучал в дверь и деликатно покашлял. Петровский поглядел на часы: без четверти семь. Обычно в это время он уже спускался к завтраку, полностью одетый, чтобы ехать в контору.
На полу, возле кровати, он, по всей видимости, пролежал всю ночь. Но самым ужасным во всем этом было не то, что на затылке вскочила шишка, он промерз на студеном полу, а спина отозвалась болью на попытку пошевелиться и встать. Хуже всего было то, что на этот раз убедить себя в том, что ему лишь померещилось, не вышло.
Мертвая Агафья и то существо, в которое она превратилось, теперь всегда оставалось с ним, куда бы Петровский ни шел, о чем бы ни думал. Он боялся засыпать, боялся открывать глаза поутру, чтобы не увидеть кого-то рядом, боялся шагов за дверью и голосов, которые раздавались в ночи, как ни затыкай уши.
Петровский дом был буквально набит призраками, потусторонними сущностями, как кадушка – солеными огурцами, и они в любой момент могли выскочить из-за угла, подкараулить, наброситься.
Дальнейшие события только усугубляли угрожающую обстановку: повальное увольнение слуг, исчезновение Маши, слухи, которые ползли по городу. Можно было признать правоту Наташи и попросту уехать, но Петровский не мог сдаться на милость дома – собственного дома! Не мог позволить этого не только из-за склада характера. Побег означал бы окончательное и бесповоротное признание того, что призраки, ожившие мертвецы и прочие невозможные вещи в самом деле существуют, они реальны и могут догнать его, куда бы он ни попытался скрыться.
Как жить с этим новым знанием, Петровский пока не знал и отчаянно пытался придумать, что делать, как поступить. Он действовал в двух противоположных направлениях: пытался удержаться в рамках реальности, вести обычную жизнь, делая вид, что ничего не происходит, ни с кем не делясь своими страхами, уговаривая себя, что физически навредить ему и его жене они не могут; и в то же время пытаясь понять, как бороться с неведомо откуда взявшимся в его жизни кошмаром.
Николай Федорович знал, что построил дом на необычном месте: больница здесь стояла с незапамятных времен. Изначально идея была благотворительная: бедняков должны были лечить бесплатно, а лечением занимались лучшие медики. Какое-то время так и было, больница считалась одним из самых уважаемых медучреждений города, врачи тут, действительно, работали с полной отдачей и по зову сердца.
Однако после эпидемии тифа, когда пациенты из низшего сословия умирали десятками сотен, что-то изменилось. Постепенно поползли слухи, что больных здесь не столько лечат, сколько убивают, проводя над ними бесчеловечные опыты, что доктора используют пациентов, нарочно заражают смертельными болезнями, чтобы после проверять методики лечения…
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
