Возможность присутствовать на свадьбе, впервые за два года покинуть обитель святой Екатерины и хотя бы на несколько дней освободиться от докучливой опеки святых сестер, привела меня в восторг. Я писала отцу и мадам де л'Атур письмо за письмом, умоляя отпустить меня в Бель-Этуаль, где должна была состояться свадьба. Они долго раздумывали, стоит ли показывать меня свету в столь юном возрасте. Мне мой возраст юным отнюдь не казался. Я уже завивала щипцами волосы, хотя в этом не было никакой необходимости – они у меня вились от природы, тайком пудрилась, подкрашивала глаза и вместе с другими девчонками подкладывала в лиф куски ваты, чтобы формирующаяся грудь казалась больше… Словом, мы делали немало глупостей и считали себя вполне взрослыми барышнями.
И вот письмо от отца пришло. Ранним сентябрьским утром мать Элодия вызвала меня к себе и, не говоря ни слова о том, какое радостное ожидает меня известие, принялась скучно твердить о том, сколь опасно искушение большим светом для неопытной юной девушки, которая едва вышла из детского возраста, сколько соблазнов ее там подстерегает и в какой грех можно впасть, позабыв о наставлениях умудренных опытом воспитательниц.
– Там будет много дам и кавалеров, которые вас, дитя мое, возможно, поразят вольностью своего поведения и раскованностью манер, а может быть, и откровенной распущенностью. Там будет много благородных юношей, чья молодость пока не позволяет им правильно оценивать жизнь и относиться к девушкам, подобным вам, с достаточной сдержанностью. Поэтому вы, дочь моя, должны быть всегда начеку. Держитесь всегда скромно, будьте молчаливы – такое поведение наиболее естественно в вашем возрасте. Разумеется, ваше происхождение и состояние подняли вас на достаточную высоту, и вы не можете не знать об этом, но в данном случае это может вам только помешать. Ведите себя так, будто вы самая низкая в этом собрании. Это помешает вам насладиться праздником, но поможет сохранить чистоту.
Вздыхая, я пообещала помнить все поучения наставниц и вести себя так, чтобы не запятнать чести святых сестер из обители святой Екатерины. Рука для поцелуя была милостиво мне протянута, я неохотно приложилась к ней и, благословленная настоятельницей, получила отпуск на две недели.
В Бель-Этуаль мы ехали под надзором старой тетушки мадам де л'Атур. Она беспрестанно жаловалась на мигрень, нездоровье, неудобства и невиданную для сентября жару, но, как ни старалась, испортить мне путешествия не смогла. Меня приводили в восторг и огромная, обитая изнутри шелком карета, и кованый сундук с первым в моей жизни гардеробом – в монастыре мне полагалось лишь белое платье с нарукавниками. Мне была навязана в подруги моя кузина Люсиль, племянница моей мачехи – глупейшее создание с завитыми белокурыми кудряшками, придававшими ей сходство с овцой. Она была на год старше меня, но мне и некоторые младшие воспитанницы монастыря казались интереснее. Несмотря на строжайшие приказания старой маркизы обращаться с кузиной вежливее, я сидела к Люсиль вполоборота, мало разговаривала, а если и разговаривала, то с крайне вальяжным видом.
Бель-Этуаль встретил меня сверкающим золотым кружевом дубов, резнолистых кленов и лучезарных берез, пламенеющим в багрянце листьев белым замком, распахнутым навстречу сотням гостей, засыпанными листвой аллеями и увядающими ноготками на клумбах. Вне себя от радости, выскочила я из экипажа, с удовлетворением отмечая, что он ничуть не хуже десятков других, подъезжавших к крыльцу замка. Все здесь было прелестно: и замок, и парк, и озеро, и сам прием гостей. Бель-Этуаль был владением графа де Водрейля – единственным, которое он еще не успел прокутить. На крыльце замка приезжих аристократов чинно встречал престарелый отец жениха, его дородная почтенная матушка, целый выводок некрасивых длинноносых сестер – их у графа было семеро.
Я рассеянно сделала реверанс – именно так, как учили в монастыре! – и была несказанно удивлена, когда старый граф, улыбнувшись и пощекотав мою руку седыми усами, поцеловал кончики моих пальцев. Я впервые удостоилась подобной чести, и даже то, что оказал мне ее совсем неромантичный старый аристократ, не умаляло моего изумления. К счастью, я заметила, что подобная честь является обычной для всех аристократок, и не выказала своего удивления. Люсиль ходила, покраснев до ушей, спотыкаясь и держась неестественно прямо, словно проглотила аршин. А я даже не знала, куда мне податься… Здесь, на свадьбе, у меня не было пока знакомых, а коротать время в обществе старой тетушки мне не хотелось. И я бесцеремонно удрала от нее.
У меня на платье был крошечный кармашек, откуда я то и дело доставала прелестную вещицу – маленькое венецианское зеркало, инкрустированное сапфирами. Это был подарок отца, очень мне пригодившийся. Пристально вглядываясь в отражение, я с удовлетворением наблюдала сияющее от гордости личико с легким золотистым загаром и ярким румянцем, сверкающие черные глаза, кристально чистые, как воды здешнего озера, длинный белокурый локон, щекочущий шею, и голубой бант, ниспадающий с волос на щеку. Оставалось только сожалеть, что нельзя разглядеть мое пышное платье из тафты, парчовый пояс, обхватывающий тоненькую талию, и легкие туфельки, застегивающиеся крест-накрест перламутровыми пряжками.
Я чинно сидела среди взрослых дам, сложив на коленях руки и скромно опустив глаза. Здесь было много интересного. Кроме нарядов аристократок, внимание привлекали юноши лет шестнадцати, одетые в военную форму, – отпрыски знаменитых фамилий, казавшиеся мне тогда взрослыми и достаточно привлекательными.
– Что ж, принца можно поздравить, – сказала голубоглазая графиня де Субиз, – он долго искал себе наследницу, но нашел как раз то, что и следовало.
– Незаконнорожденная, – недовольно проговорила какая-то старуха в чепце, брезгливо поджимая губы.
– Вы, тетушка, безнадежно старомодны.
Длинноносая дама в кресле, с небрежно уложенными ореховыми волосами, по нечаянности уронила веер, и я уж было наклонилась поднять его. Вместе со мной за веером наклонился и черноглазый красивый щеголь лет двадцати восьми. Его пальцы нахально обхватили мое запястье, он на мгновение резко притянул меня к себе и, тут же отпустив, громко расхохотался.
– Господи Иисусе, девчонка свежа, как бутон розы! От нее пахнет ягодами и парным молоком – дивный запах, сударыни! Боже, что это будет за женщина, когда немного пообщается при дворе!
– Ваше высочество, вы говорите нескромности, – пропищала сестра жениха.
Я покраснела, услышав, что щеголя называют «ваше высочество». Наверно, это брат короля граф д'Артуа.
– Вас всегда тянет на все зеленое, – лениво произнесла длинноносая дама. – Вы уже забыли об истории с герцогиней?
Забыли, как ее муж преследовал вас по всем злачным местам Парижа? Не трогайте этого ребенка, принц. Ее отец еще более свиреп, чем герцог.
Принц небрежно махнул кружевным платком и с улыбкой посмотрел на меня.
– Вы чертовски прелестны, мадемуазель! Я уверен, что в нашем монастыре вас учат совсем не тому, чему следовало бы.
Я обеспокоенно теребила оборку платья, прекрасно понимая, что все это не должна выслушивать порядочная девушка. И наставления матери Элодии уже не показались мне такими скучными…
