— Что за врач?
— Да есть один. — Девушка неопределенно ухмыльнулась. — Хороший мужик в целом, но стукнутый слегка. У него целый отряд набрался. Все… стукнутые.
— Почему?
— Людей лечат. В конце «канавы» открыли приют. Больницу, типа. Смешно, правда? — Она заглянула Морозову в лицо, но ответа не дождалась. Хмыкнула и продолжила: — Их не трогает, никто. Как достопримечательность.
— Молодцы, — задумчиво произнес Игорь, обходя остов грузовика.
— Да какие молодцы? Идиоты. Сейчас время такое, что не лечить надо, а жить-выживать. А хочешь жить, умей вертеться.
В ее словах Игорю послышалось что-то смутно знакомое. Что-то, слышанное давным-давно, шут знает сколько лет назад. Когда он еще школу не кончил, так говорили многие, даже учителя. «Такое сейчас время…» «Хочешь жить, умей вертеться…» «Нужно устраиваться…» Эти нехитрые в своей гнусности истины звучали на каждом углу в агонизирующей стране, которой больше нет, и никто тогда совершенно не понимал, куда эти слова приведут. Всем хотелось жить-выживать. И не просто, а хорошо. Всем хотелось, чтобы лохом оказался сосед. Всем хотелось устроиться так, чтобы шмотки, чтобы жрачка, чтобы баблос был зеленый, а тачила обязательно «бэха». И чтобы уважали, боялись. И кинулись тогда, помнится, все устраиваться: кто к туркам челночить, кто челноков «держать». Потому что «такое сейчас время» и «надо вертеться».
Морозов потом тоже, как умел, крутился и устраивался. Возил из России по мелочи какие-то полулегальные таблетки и металл. Пришло время — попался. Вывернулся удачно, по возрасту. Родители ругались и кричали про институт, но трубить там пять лет было лень. Да и «такое время» тоже не позволяло расслабиться. А там умер отец, заболела мать…
Сейчас «такое время» повторялось, только с поправкой на случившуюся хреновину. И снова нужно было вертеться, если хочешь жить-выживать. Устраиваться. А ведь под этой немудреной вывеской оскотиниться проще всего.
Теперь было, конечно, не до «бэх» и баблосов. Зато жрачка по- прежнему плотно держала лидерство: заставляла человечков крутиться и окончательно вбивала их в дикость.
«Канава» пошла вверх, и через полсотни метров их остановили. Четверо.
— А ну, тормози. Разогнались…
— Что, не узнал? — нагло брякнула Полина, выступая вперед.
— Тебя черт лысый только не узнает, — огрызнулся лысый мужик в кожаной куртке. — Вали давай… Хотя, стой-ка. Это что за тип?
Полина смерила Морозова взглядом. Вынесла вердикт:
— Со мной.
— Тоже под Георгом, что ли?
— Тоже…
— Я сам по себе, — встрял Морозов.
Лысый повернулся к нему.
— Руки подними, боец.
Морозов поднял руки. Его быстро и по-деловому обыскали. Развязали узелок. Глазки патрульных загорелись, когда они увидели кагор.
— А это… Нельзя с этим…
— Э! — тут же вынырнула из-под локтя Полина. — Что за беспредел? Отнимать нельзя. Не по понятиям.
— Много ты понимаешь, — окрысился лысый.
— Нельзя, — уперто повторила Полина. — Я Георгу скажу, что вы тут честных путников кидаете.
— Вот сучка бешеная… — начал лысый, но Полина его перебила.
— Он мне помог! И вообще, он вроде Врача, такой же блаженный. Не по понятиям таких кидать. Я Георгу скажу.
— Вертел я твоего Георга… — Лысый продемонстрировал, на чем и каким образом он вертел Георга. Но узелок запахнул, бутылку вернул. — Вали давай. Но учти, мы тут порядок держим.
— Где-то я это уже слышал, — пробормотал Игорь, проходя.
Когда патрульные остались позади, он кивнул Полине:
— Спасибо.
— Идиот, — констатировала она спокойно. — Сказал бы, что под Георгом ходишь, так и не тронули бы.
— Я сам по себе.
— Вот я и говорю: идиот, — махнула она рукой. — Ну, я пошла. Бывай.
— Куда? — спросил Морозов.
Ему было все равно, но слова сами слетели с языка.
Полина опять смерила его взглядом. Теперь как-то по-новому Сказала:
— У Врача больных кормят. Глядишь, и мне перепадет.
Подмигнув Игорю, она ускакала в сторону торгового центра, возле которого толпились люди.
Морозов растерянно побрел следом. Неужели кто-то в этом безумном городе оказался настолько смел, чтобы не рвать других, а помогать им?
Возле торгового центра собралось много вооруженных людей. Судя по всему, они были из разных группировок, но при этом соблюдали какое-то соглашение и сообща выполняли охранные функции. Видимо, существование общего центра, где лечат раненых, было действительно выгодно всем.
Игорь обратил внимание, что вооруженные люди стоят у одного из входов в торговый центр и придирчиво осматривают тех, кто выстроился в очередь. Кого-то пропускают сразу, кого-то задерживают, кого-то гонят с руганью.
Он подошел ближе.
Охранник, прислонив к стене топорик на длинной ручке, рассматривал хилого паренька с перебинтованной рукой. Бинты — старые, грязные — были намотаны неровно, между витками виднелась чумазая кожа.
— А тут болит? — уточнил охранник, трогая руку парня.
— Да, — отозвался тот.
— Как поранился? Арматура, что ли?
— Ага… Ржавая. — Парень состроил плаксивую мину.
— На меня смотри. — Мужик нахмурился, всмотрелся в лицо парня. — Отвечай честно. Старая рана? Гной был?
— Был, там грязно было. Вдруг заражение? Пропустите…
— И сейчас болит?
— Ага!
— Вот что мы сделаем, — проникновенно сказал охранник. — Ты тут первый раз вроде, хотя… где-то я тебя уже видел… Ну да ладно. В общем, сейчас ты развернешься и пойдешь, козлина, к тому свистуну, который тебе подсказал, что сюда можно на халявный хавчик подрулить.
— Я… не…
Лицо охранника побагровело. Он заорал:
— Пошел вон, гнида! Еще раз увижу, сапог в жопу засуну!
Всей ладонью охранник толкнул симулянта в лицо. Тот отпрянул, оступился и с невнятным вскриком сел на асфальт.
Охранник сделал шаг в сторону и гаркнул, чтобы покрыть всю очередь.
— Этот первый сегодня! Если еще кого-нибудь запалю, церемонии разводить не буду! Зарублю!
Он вернулся обратно, посмотрел на карточку, которую ему протянул очередной «клиент», и пропустил того внутрь.
От очереди тем временем тихонько отпочковалось несколько человек. Видимо, пример «псевдогангренного» был достаточно показателен.
Игорь подошел еще ближе. Встал рядом с охранником.
Тот раздраженно покосился в его сторону.
