— Да — — Хорошо. Так давай начнем.
У окна стоял небольшой, дымчатого стекла столик. Несмотря на широкую панораму города, открывавшуюся отсюда, место было уютное и даже интимное. Оно было поднято над полом гостиной на три ступеньки и отгорожено от нее железной решеткой. По всей комнате горели разные по форме и величине свечи. Свет был мерцающий и мягкий. Английская фарфоровая посуда была само совершенство. Пока Ливи пыталась отрешиться от обаяния атмосферы, Торп разложил салат. Ведь она пришла серьезно поговорить. Пора бы и приступить к разговору.
— У тебя прекрасная квартира, — начала она. — Ты давно здесь живешь?
— Три года.
— А как ты выбирал ее? Торп усмехнулся:
— Очень просто. Она удобна, а красивой я сделал ее сам. Я поселился здесь после Израиля. Я там работал как раз, когда случилась уотергейтская история. До сих пор жалею, что не был здесь. Ух и репортаж я бы сделал на эту тему.
Он предложил ей масло и уксус.
— Я знавал редактора, который выбросил в корзинку полученный материал на эту тему. У него была запарка, и он полагал, что никто не придает значения какому-то дурацкому взлому и подслушиванию. Теперь он, по-моему, где-то в Айдахо продает подержанные автомобили.
Ливи рассмеялась, а потом спросила:
— Ты долго пробыл на Ближнем Востоке?
— Слишком долго. — Он поймал вопросительный взгляд Ливи. — Долгие часы скуки и мгновения ужаса. Не очень здоровый образ жизни. Война открывает нам глаза, чтобы видеть, на что способен человек, может быть, даже чересчур широко.
— Наверное, это очень трудно, — сказала она тихо, пытаясь зрительно представить себе картину, — делать репортажи о войне, о такого рода войне, в чужой стране…
— Да, это нелегко, — пожал он плечами. — Дело в том, что, описывая такую войну, ты подвергаешься опасности забыть о том, что тоже человек. Вот здесь, — он постучал себя по виску, — все время норовит поселиться мысль, что ты неуязвим и что камера властвует над полем битвы. Но это опасное заблуждение, которое пули и гранаты не уважают.
Ливи поняла, что он имеет в виду. Она сама однажды беззаботно проследовала в правительственное здание за группой, обезвреживающей бомбы. Она думала только о прекрасном репортаже, который у нее получится. И только позднее до нее дошло, как она рисковала.
— Это странно, правда? — задумчиво спросила она. — И такое случается не только с репортерами. С телеоператорами дело обстоит еще хуже. В чем, по-твоему, причина?
— Некоторые любят бросаться словами: мол, это особая миссия, священный долг — довести информацию до общества. Но я всегда относил это за счет стремления сделать свое дело как можно лучше.
— Узкое мышление, — заметила Ливи, вспомнив, что именно эту фразу он как-то сказал. — И звучит куда прозаичней, чем слово «миссия».
Торп улыбнулся, глядя, как пламя свечей бросает отблески на ее лицо.
— А ты ищешь романтики в своей профессии, Ливи?
Вопрос испугал ее и сразу вернул к действительности.
— Нет. Нет, конечно, я не ищу романтики. — И тут же упрекнула себя. — Именно поэтому я согласилась пообедать с тобой сегодня вечером.
— Значит, ты стараешься романтику отделить от своей профессии?
Ливи нахмурилась. Почему он все так странно воспринимает?
— Да… то есть нет, — смутилась она.
— Пока ты думаешь, я принесу спагетти.
Ливи чертыхнулась про себя и разломила надвое кусочек хлеба с чесноком. Почему в его присутствии все ее планы рушатся? И почему он всег-да одерживает верх? Выпрямившись, она подняла бокал с вином. Ну что ж, попробуем еще раз.
— А вот и мы.
Торп поставил на столик блюдо тонких прозрачных макарон, залитых соусом.
— Торп… — начала Ливи. Перед запахом, однако, было невозможно устоять, и Ливи стала наполнять свою тарелку, не переставая говорить: — Я думаю, что ты все понял.
— Конечно, конечно, Оливия. Ты на редкость внятно умеешь выражать свои мысли.
— Зачем же усложнять мое положение…
— Посылая тебе цветы, — закончил он и подал ей тертый сыр.
— Ну да. — Удивительно, как глупо прозвучала эта мысль, выраженная вслух. — Да, конечно, это очень мило с твоей стороны, но… — И она хмуро намотала спагетти на вилку. — Я не хочу, чтобы ты сам или кто-нибудь другой придавали этому какое-то особое значение.
— Разумеется. — Он, не отрываясь, смотрел, как она ест. — Ну, каково?
— Фантастика! Совершенная фантастика! — Ливи остро ощутила чувственное наслаждение от еды. — Никогда не ела ничего вкуснее.
Она опять намотала спагетти на вилку, пытаясь вспомнить, что именно хотела объяснить Торпу.
— Во всяком случае, коллеги так не поступают, ты же знаешь.
Спагетти по-прежнему были великолепны.
Ему доставляло неимоверное удовольствие видеть, с каким аппетитом она поглощает его стряпню. Ливи даже слегка облизала вилку.
— Ну, я имею в виду цветы. Между нами ведь существует давнее соперничество. То есть между местной и национальной службами новостей. Как, например, между родными сестрами.
— Ты имеешь в виду свою сестру? — уточнил Торп. Мерцание свечей зажгло золотые искорки в ее глазах. Ему показалось, что он может даже сосчитать их.
— М-м. С такой сестрой, как Мелинда, я в полной мере испытала, что значит быть на вторых ролях. Но я быстро поняла, что такое положение развивает изобретательность. То же самое относится и к местному телевещанию.
— Вот, значит, как ты к этому относишься? — с любопытством заметил Торп. Он взял ее руку и стал разглядывать. Нежная кожа, ногти чудесной формы, изящная кисть. — И ты считаешь себя второстепенной личностью?
— Да вся разница только в бюджете. Единственное ваше преимущество.
Своими грубоватыми ладонями он слегка царапал ей косточки суставов. Ее вдруг охватила внезапная дрожь. Ливи осторожно высвободила свою руку и потянулась к бокалу.
— Но я не об этом.
— А о чем же?
Он улыбнулся — медленной, всезнающей улыбкой, которая сбивала ее с толку. Ливи поспешно отвела взгляд.
— Ты же знаешь, как быстро распространяются слухи, — продолжала она, по-прежнему уничтожая спагетти. — Личную жизнь не скроешь. А для меня эта скрытность необходима.
— Да, ты в этом преуспела. О тебе не было никаких упоминаний в газетах или массовых журналах с тех пор, как ты стала взрослой. А жизнь семейства Кармайкл — неплохая кормушка для прессы.
— Я не укладываюсь в общепринятые рамки. Ливи совсем не хотела этого говорить и была неприятно удивлена. Что-то она расслабилась. Еще не хватало впасть в глупую откровенность.
