– Вот что я вам скажу, – произнес отец Хэчетт, поняв, что я не собираюсь ничего говорить. – Может быть, отец Макнами и не заслуживает вашей помощи, но он определенно в ней нуждается. Он ищет спасения и потому пришел жить к вам. Это была необходимая ступень в его духовной жизни. Он непростой человек, но он служит Богу. По крайней мере, так, как может.
– Так что же мне делать?
– Молиться.
– И все?
– И быть терпеливым.
– А прислушиваться к гласу Божьему я должен? – спросил я, надеясь, что он отмахнется от этого как от смехотворного заблуждения и освободит меня тем самым от этого бремени.
Отец Хэчетт улыбнулся, склонил голову набок, трижды погрозил мне пальцем и сказал:
– Всегда.
Мы смотрели друг на друга, казалось, целый час. Он, похоже, жалел меня, а я начал ненавидеть его, хотя ненавидеть священника – смертный грех, один из самых больших. Я верю, что это так.
Человечек в моем желудке принялся дубасить мою пищеварительную систему. Он был в ярости.
– Значит, всегда? – повторил я, когда молчание стало уже невыносимым.
– Ох, чуть не забыл. Постарайтесь уговорить его принимать вот это. – Отец Хэчетт пошарил в ящике стола и достал оттуда небольшой оранжевый пузырек. Он встряхнул пузырек, и таблетки внутри затрещали, как гремучая змея.
– А что это? – спросил я, беря пузырек.
– Препарат, стабилизирующий психику. Литий. Указания по применению на этикетке.
Я кивнул.
– Скажите отцу Макнами, что лично мне его не хватает. Я молюсь о нем денно и нощно и о вас, Бартоломью, тоже. Я понимаю, что вам трудно со мной, но я делаю для вас все, что могу в данных исключительных обстоятельствах. Я хотел бы облегчить ваше положение, но все, что могу пока сделать, – это молиться о вас. Вы скоро все поймете.
– Спасибо, – сказал я и пошел домой.
Дома я постучал в дверь маминой спальни и сказал:
– Отец Макнами, отец Хэчетт молится о вас. Он прислал вам лекарство.
Дверь распахнулась.
Глаза отца Макнами опять превратились в крошечные черные снежинки.
Он выхватил у меня пузырек, промчался по коридору в туалет, высыпал таблетки в унитаз и спустил воду. После этого он вернулся в свою комнату и запер дверь.
Он напоминал взбесившегося быка, атакующего красную тряпку.
Он стал совсем другим человеком.
– Зачем вы сделали это? – спросил я через дверь.
– Я не собираюсь принимать лекарства!
– Почему?
– Из-за них я непрерывно писаю и вдобавок толстею – дальше уже некуда.
Спал я этой ночью плохо, а утром пошел на мессу, чтобы как-то загладить свою вину – пропуск службы в предыдущую субботу. После службы отец Хэчетт спросил, удалось ли мне уговорить отца Макнами принять таблетки, а когда я рассказал ему, как было дело, он фыркнул и кивнул с понимающим видом.
– Я буду продолжать молиться, – сказал он.
Больше ничего особенного в этот день не происходило, до тех пор пока я не пошел на групповую терапию с Арни и Максом, а после нее у меня появилось ощущение, что Бог вроде бы действительно начинает говорить со мной – пусть пока лишь косвенно.
Когда я пришел в желтую комнату, Макса еще не было. На Арни был галстук, а также жилет и брюки из одинакового материала, для полной тройки не хватало только пиджака. Он, казалось, был просто счастлив видеть меня.
– Я очень рад, что вы решили продолжить терапию, Бартоломью, – сказал он. – Присаживайтесь.
Я сел на желтую кушетку.
Он опустился в желтое кресло.
– Я слышал, вы больше не работаете с Венди, – произнес он тоном, по которому можно было понять, что слышал он гораздо больше.
Я кивнул.
– Слишком глубоко были затронуты ваши чувства? – спросил он сочувственно.
Я опять кивнул, так как это было легче, чем говорить что-либо.
– Очень жаль. Венди начинающий психотерапевт, она еще учится.
– У нее все в порядке?
– У кого? У Венди? – спросил он, будто мог подразумеваться кто-то другой. – У нее все хорошо. Но Венди – не ваша забота. Вы за нее не отвечаете. Это она должна была помогать вам, а не вы ей. Она немного просветила меня насчет работы с вами и ваших успехов, но вы, возможно, хотели бы сами мне об этом рассказать?
– О чем именно?
– О том, до какой стадии вы дошли. Как вы работали с ней, как общались. Как развивалось ваше переживание утраты.
– Хотите знать, какая у меня жизненная цель?
– Простите?
– Какова моя жизненная цель. Венди говорила, что очень важно ее иметь. Хотите узнать про мою?
– Конечно, – ответил Арни и обхватил руками колено.
– Я хочу пойти в бар с женщиной моего возраста – с такой, которая может в будущем стать моей женой. Я считаю, что в тридцать девять лет я готов пойти на свое первое свидание – или, по крайней мере, хочу в это верить. В прошлом мне трудно было поверить в это, особенно при маме. Как по-вашему, эта цель достижима? Я ведь никогда еще не ходил на свидания, и у меня нет опыта употребления алкоголя для развлечения с женщиной.
– Безусловно! – воскликнул Арни, ни секунды не колеблясь. – Это очень хорошая, достижимая, подходящая по возрасту, нормальная и крайне позитивная во всех отношениях цель. Я полностью поддерживаю ее. Как я могу помочь вам в этом?
Меня вдохновила готовность Арни помочь мне ухаживать за Библиодевушкой, и я уже собирался рассказать ему о своей тайной любви, когда дверь распахнулась.
– Алё, какого хрена? – произнес Макс, входя в комнату.
– Добро пожаловать в цитадель речевого общения, Макс, – сказал Арни. – Очень рад, что вы пришли.
– Я пришел спасать его, – ответил Макс, указывая на меня. – Пошли отсюда, на хрен, прямо, блин, сейчас!
– Что? – пролепетал я.
Макс был возбужден и настроен решительно. Меня никогда еще не спасали, и хотя я не понимал, от чего Макс собирается спасать меня с такой пылкостью, это его намерение, должен признаться, льстило мне.
– Послушайте, Макс, – сказал Арни, – мы тут обсуждаем последние события. Если вы не хотите в этом участвовать…
Макс схватил меня за руку и заставил встать.
– Доверься мне, блин. Арни – лжец. Он даже не человек! Он хочет, блин, увезти нас хрен знает куда, запереть в долбаной комнате и снимать долбаное кино. Нам надо, блин, срочно убираться отсюда. Прямо сейчас, блин!
– Позвольте мне объяснить вам, Бартоломью, – сказал Арни. – Макс ведет себя не вполне разумно.
