Новгородские квасники, роившиеся в лагере наемников, вызнавали о силе шведского войска и уговаривали солдат уходить в Новгород, где их служба будет оценена куда лучше. У шведов, несмотря на лето, начинался голод, поскольку вся округа была разорена, в обозе скопилось много больных дизентерией, от которой умерли уже десятки солдат. Деньги для платы наемникам, как всегда, задерживали. В этих условиях соблазнительные речи квасников оказывались особенно убедительными: солдаты стали перебегать к новгородцам.
Фуражиры, отправлявшиеся в дальние рейды по деревням в поисках продуктов, все чаще не возвращались в лагерь. Одних потом находили убитыми, других, как сообщали доброжелатели, приводили в Новгород, где их на потеху черни пороли розгами, всячески унижали, а затем бросали в темницу.
Делагарди и его офицеры решили, что их обманывают: новгородцы хотели разложить войско, дотянув дело до осени, когда холод и болезни победят шведов без единого выстрела. На военном совете решили брать Новгород штурмом. Солдатам Делагарди предстояло преодолеть два ряда внешних укреплений, так называемые Окольный и Земляной города, но самым твердым орешком был каменный кремль в центре города, представлявший собой крепость в крепости. Внешняя деревянная стена Новгорода была окружена заболоченным рвом и земляными валами, а кремль, кроме того, защищали еще и бастионы. Эти последние достижения фортификационного искусства сильно осложняли использование осадной артиллерии. Впрочем, пушек у шведов не было, оставалось полагаться на петарды, а это значило, что штурм следовало предварить тщательно спланированными ложными атаками на разных участках, чтобы защитники города не догадались, где ожидать подрыва ворот.
Опыт прошлогодней кампании заставил шведов скептически относиться к умению русских сражаться в открытом поле, но осаду в укреплениях они держали превосходно: даже совсем небольшие крепостицы стояли до последнего. Кексгольм, павший в марте 1611 года, помогла взять эпидемия цинги, уничтожившая почти все население города. Но на что можно было рассчитывать летом, когда в Новгороде было полно свежих запасов, а временем на длительную осаду Делагарди не располагал?
Оставалось полагаться на самонадеянность новгородцев, которые не могли поверить, что муха отважится напасть на слона. Ведь сколько раз они, помня о былой новгородской славе, хвастливо повторяли на съездах известную на всем европейском Севере поговорку: «А кто может стояти против Бога да Велика Новгорода!» Шведы, однако, знали, что это пустая бравада: перебежчики и пленные доносили, что дух обороняющихся ослаблен внутренними сварами. О царившей в городе атмосфере рассказывает Третья Новгородская летопись: «В воеводах не бысть радения, а ратным людям с посадскими не бысть совету, иные же воеводы пили беспрестанно, а воевода Василий Бутурлин с немецкими людьми ссылался, а торговые люди возили к ним всякие товары».
К началу июня 1611 года конфликт враждовавших между собой новгородских партий дошел до такого ожесточения, что воевода Василий Бутурлин вступил в тайные переговоры с Якобом Делагарди, предложив тому план захвата города. Шведам, по мысли Бутурлина, следовало сделать вид, что они уходят на Копорье, новгородцы, решив, что опасность миновала, отправили бы войско на помощь ополчению под Москву, тут-то следовало повернуть назад и ударить по городу. Делагарди отклонил этот план как слишком рискованный, однако на самом деле он с подозрением относился к затеянной его старым московским знакомцем игре, не зная, где Бутурлин настоящий — когда он патриотично выговаривал Делагарди за вторжение в Новгородскую землю, или когда предлагал тайное сотрудничество. Это была изощренная византийская дипломатия, в которой Делагарди боялся запутаться. «Бутурлин меня все обманывает, присылает с угрозами, хочет меня от Новгорода проводить, так пусть же знает, что я за такие речи буду у него в Новгороде!» — так, по свидетельству современника, воскликнул Делагарди, раздосадованный темной бутурлинской интригой.
Продолжавшиеся между Делагарди и новгородцами переговоры теперь даже отдаленно не напоминали встречи возможных союзников. Один из последних перед открытием боевых действий съездов перерос в форменное сражение. Глава новгородской делегации дьяк Афиноген Голенищев, быстро исчерпав запас дипломатической сдержанности, вступил в яростную перепалку с Якобом Делагарди, а эскорты двух государственных мужей, вдохновленные примером своих господ, схватились врукопашную. Еще через несколько минут поднялась стрельба. Посольства разъехались, увозя десятки убитых с обеих сторон.
Шведы и русские принялись жечь окрестные деревни и монастыри, стремясь лишить противника жилья и пищи. Армия Делагарди переправилась через Волхов и встала в виду города. Сомневаться в дальнейшем развитии событий новгородцам не приходилось. За несколько дней до этого Делагарди отправил в Новгород письмо, адресованное его жителям. Он сообщал, что впредь будет наносить им всяческий вред грабежом, огнем и мечом, поступая с ними как с вероломными и обманчивыми варварами, и пойдет приступом.
Однако сам величественный вид северной русской столицы испытывал решимость полководца на прочность. Перед шведами открывался огромный город, раскинувшийся на широкой лесистой равнине. Иван Грозный в письме шведскому королю Юхану Третьему в 1557 году, требуя сохранить давний обычай дипломатических сношений Швеции не с Москвой напрямую, а через Новгород, издевательски указывал на то, что монарху из крошечного Стокгольма не следует обижаться на новгородское посредничество: «Если сам король не знает, то пусть купцов своих спросит: новгородские пригороды — Псков, Устюг — чай, знают, сколько каждый из них больше Стекольны».
Волхов разделял Новгород на две части, или стороны, — Торговую, где жили купцы и располагались их лавки, и Софийскую, названную так из-за главного городского храма, церкви Святой Софии, располагавшейся в кремле, резиденции воеводы Ивана Одоевского и духовного вождя русского Севера митрополита Исидора.
Остатки разрушенных монастырей и других каменных построек на большом пространстве за внешней стеной города свидетельствовали о том, что когда-то Новгород был еще больше, но так и не смог оправиться после погрома, устроенного Иваном Грозным в 1569 году. Царь, заподозривший город в измене, сжег более 150 одних лишь монастырей.
Защитники города добавили к старым ранам новые, вырубив обширные сады, мешавшие стрелять со стен. Черные закопченные трубы сожженного новгородцами посада придавали подступам к городу мрачный кладбищенский вид. Мертвая засыпанная пеплом земля дальше от города переходила в ровные черно-зеленые полосы: это тянулись обширные репища. Морозоустойчивая репа спасала горожан в тяжелые времена, когда холод убивал рожь и пшеницу.
Днем восьмого июля шведы пошли на приступ. Атака провалилась. Петардист был убит, не успев донести свой снаряд до ворот, и ободренные этим успехом новгородцы вышли из города для сечи в открытом поле. Со стен по нападавшим били пушки, мешая шведам использовать свое главное оружие — умение сражаться в строю.
Успех окончательно убедил защитников города в своей непобедимости. В Новгороде празднично гудели колокола, под звон которых процессия горожан и монахов во главе с митрополитом Исидором, державшим в руках икону «Знамение пресвятой Богородицы», обошла с крестным ходом городские стены. В церквях весь день до поздней ночи шли молебны. Все последующие дни на стены лазили пьяные и издевательски кричали шведам, приглашая их в гости, на блюда из свинца и пороха.
